Читать книгу - "Воронье озеро - Мэри Лоусон"

– С Вороньего озера?

– Да. Расскажи мне про свое детство на Вороньем озере.

– Детство как детство, – ответила я. – Самое обычное.

Дэниэл чуть выждал. И спустя минуту сказал:

– Ты прирожденная рассказчица, Кейт. Ей-богу.

– Ну я же не знаю, что именно тебе интересно.

– Все. Большой у вас поселок? Сколько там жителей? Что есть в центре? Есть там библиотека? А кафе-мороженое? А прачечная-автомат?

– Да что ты, – сказала я, – ничего подобного. Есть магазин. Центра как такового нет, только магазин да церковь. И школа. А еще фермы. В основном фермы.

Дэниэл склонился над чашкой кофе, мысленно рисуя картину. Он долговязый и немного сутулится – всю жизнь провел над микроскопом. Фамилия при его внешности говорящая, чего доброго, студенты станут дразнить Подъемным Краном, но ничего подобного. У него репутация лучшего лектора на кафедре. Я подумывала пробраться к нему на лекцию, посмотреть, как у него это получается, но пока что так и не набралась храбрости. Сама я не очень хороший лектор – манера у меня, пожалуй, суховатая.

– Прошлый век! – подивился Дэниэл.

– И вовсе не прошлый, – возразила я. – Там и сейчас мало что изменилось. Во многих местах до сих пор так живут. Связь с внешним миром там наладилась – и дороги стали лучше, и машины. До Струана всего двадцать миль, по тем временам далеко, а теперь рукой подать. Только зимой тяжело.

Дэниэл кивал, силясь все это вообразить. Я спросила:

– Ты что, на севере ни разу не бывал?

Дэниэл призадумался.

– Барри. Я был в Барри.

– Барри! Боже ты мой, Дэниэл! Барри – тоже мне север!

Я была поражена, не скрою. Дэниэл – светлая голова, полмира объездил. Все детство он провел на чемоданах – то отца, то мать приглашали куда-то читать лекции. Год он прожил в Бостоне, год в Риме, год в Лондоне, год в Вашингтоне, год в Эдинбурге. И надо же, такой пробел в знаниях о родной стране. Будь он египтологом и ползай всю жизнь по гробницам, это еще куда ни шло, а он микробиолог, изучает природу! Биолог, чья нога не ступала дальше садика за домом.

Видимо, удивление развязало мне язык – я пустилась ему рассказывать о Вороньем озере, о том, что там было безлюдье, глухие дебри, пока туда не добрались лесопромышленники, не проложили дорогу к голубому озерцу, которое окрестили Вороньим, и вскоре этой дорогой пришли туда трое парней. Трое парней без гроша в кармане, они устали батрачить по чужим фермам и мечтали о своих собственных. На троих у них было три лошади, вол, пила да еще кой-какой инструмент, и стали они вместе расчищать участок. Земля была государственная, парни попросили каждый по пятьдесят акров, и поскольку этот медвежий угол надо было заселять, землю они получили бесплатно. Для начала расчистили каждый себе по акру, срубили по бревенчатой хижине. А потом съездили по очереди той же дорогой на юг, в Нью-Лискерд, и там нашли себе жен. И привезли их каждый к себе в хижину.

– Четыре стены да крыша, – рассказывала я Дэниэлу, – пол земляной. Воду таскали ведрами из речки Вороньей. Вот уж точно прошлый век.

– А продукты у них откуда брались? До первых урожаев.

– Привозили на телеге. Точно так же привезли и дровяные печи, рукомойники, кровати и остальное. Понемногу, в несколько приемов. И землю так же расчищали, понемногу. На это ушли годы, труд целых поколений. Ее и сейчас расчищают.

– И все трое своего добились? Удалось им развернуться?

– Конечно! Почва там неплохая. Не самая лучшая, но достаточно плодородная. Только вот лето короткое.

– И давно это было? – спросил Дэниэл.

Я задумалась.

– При наших прадедах и прапрадедах. – Лишь теперь я осознала, что эти трое и наша прабабушка – люди одного поколения.

– А потомки их там и живут?

– Кое-кто остался, – ответила я. – Фрэнк Джени, один из той троицы, семью завел большую, занялся молочным хозяйством, они и сейчас на подъеме. Второй – Стэнли Вернон. Ферму его в конце концов кто-то перекупил, но дочь его до сих пор в наших краях живет. Старая мисс Вернон. Ей уже лет сто, не меньше.

– Они так и живут в бревенчатых хижинах?

Я посмотрела на Дэниэла – шутит он или говорит всерьез? С Дэниэлом не угадаешь.

– Да нет же, Дэниэл, какие там хижины! Живут они в домах, как все люди.

– Вот ведь жалость! А с хижинами что стало?

– Их превратили, наверное, в сараи и амбары, как только достроили дома. А потом они стали гнить и разрушаться. Так всегда бывает с необработанной древесиной – сам знаешь, ты же биолог. Только хижину Фрэнка Джени купили и увезли на грузовике в Нью-Лискерд, в этнодеревню.

– В этнодеревню, – повторил Дэниэл. Подумал еще, покачал головой. – Откуда у тебя такие познания? Это же просто невероятно! Подумать только, так глубоко знать историю родных мест!

– Ничего сложного тут нет, – возразила я. – Впитываешь ее в себя из воздуха, только и всего. Посредством осмоса, так сказать.

– А третий? Его семья и сейчас там?

– Джексон Пай, – ответила я. Едва имя сорвалось с языка, я тут же представила ферму. Просторный серый дом, большой ветхий амбар, тут и там сельскохозяйственная техника, желтеют на солнце плоские поля. В неподвижной глади прудов отражается знойное синее небо.

Дэниэл напряженно ждал. Я сказала:

– Третьего звали Джексон Пай. Паи, вообще-то, ближайшие наши соседи. Но судьба у них незавидная.

* * *

После нашего разговора я все время думала о старой мисс Вернон. Вспоминался ее рассказ, который лучше бы забыть. Мисс Вернон, с лошадиными зубами и щетинистым подбородком, – дочь одного из первопоселенцев. В старших классах я ей помогала на огороде. Даже тогда ей на вид было лет сто. Из-за артрита она почти ничего не могла делать, только сидеть на стуле, который я по ее просьбе выносила из кухни, и за мной приглядывать. Это с ее слов, а на самом деле ей просто нужен был собеседник. Я полола, а она рассказывала. Вопреки тому, что я сказала Дэниэлу, далеко не все можно впитать из воздуха, и мисс Вернон я обязана почти всем, что знаю о Вороньем озере.

В тот день она мне рассказывала о детстве, об играх и шалостях. Однажды в начале зимы она с братом и двое Паев-младших – сыновья Джексона Пая – играли на берегу озера. Озеро едва замерзло, и выходить на лед им строго-настрого запретили, но Норман Пай, самый старший, предложил поползать по льду на животе – мол, ничего не будет. И они так и сделали.

– Ох и весело было, – рассказывала мисс Вернон. – Лед под нами трещит, но не ломается, а мы ползаем, как тюлени, на брюхе. До чего же весело! Лед прозрачный, как стекло, аж дно видно. А на дне камушки – яркие, цветные; когда сквозь воду смотришь, совсем не то. Даже рыб и тех видно. И вдруг лед треснул да и сломался под нами, и очутились мы в воде. Холод был адский, но до берега рукой подать, мы сразу и выбрались. Да только Норман домой не пошел. Говорил, так только хуже будет.