Читать книгу - "Свет в окне - Елена Катишонок"

Выбегая из парадного, Олька вдруг остановилась перед самой дверью и подняла глаза на доску, хотя обещала себе туда больше не смотреть. Впрочем, смотри не смотри, все фамилии давно выучены наизусть, как «Буря мглою небо кроет…», однако сейчас замерла, пораженная собственной недогадливостью. Почему она решила, что Стейнхернгляссер – мужчина, которому она придумала жену Аделаиду и любовницу Мими? А вдруг это была женщина, по фамилии-то непонятно?

Фамилия Стейнхернгляссер переливалась и звенела, как хрустальная подвеска на люстре. Как могли звать женщину с такой фамилией? Уж не Клавой и не Дусей, это точно.

Эмма. Или Кристина. Розалинда? Нет, слишком длинно для такой фамилии. Гертруда? Сразу представилась статная фигура, затянутая в корсет, вот она прошуршала юбками к себе на пятый этаж и с порога начинает ругать горничную. Не годится; не достойна Гертруда такой чудесной фамилии.

Тогда, может быть, тихая Герта Стейнхернгляссер? Правильно: Герта. На ней светлое платье с высоким кружевным воротником, а на груди медальон. Захотелось сделать ей пышные волосы пепельного цвета, но тут Олька засомневалась: она ни у кого не видела пепельных волос и подозревала, что такой цвет выдумали писатели, которые не курят. Пепел грязно-серого цвета, и сразу представляются окурки; очень надо. Может, у неаккуратных стариков пепельные волосы, это пожалуйста, но при чем тут Герта Стейнхернгляссер, хрупкая изящная блондинка с высокой прической (или шатенка? – нет, пусть остается блондинкой, как Ирка Соколова, только черты лица, конечно, не Иркины, Ирка на мопса похожа), а лицо… как у новой «англичанки», например, с такой же ямочкой на щеке. Только Герта приветливая и всегда улыбается, когда встречает на лестнице соседей. Она сирота; родители умерли, но сначала разорились, и поэтому Герта дает уроки м-м-м… немецкого языка. И французского, который тоже знает в совершенстве.

Стоя на троллейбусной остановке, Олька представляла, как Герта Стейнхернгляссер ведет урок. Ямочка на щеке подсказала, что фрейлейн Стейнхернгляссер английский язык тоже знает и как раз сейчас читает с двоечником-гимназистом текст про Майкла и Стива.

Из-за угла медленно вывернул троллейбус. Нет, конечно; они совсем другое читают, тогда нашего учебника и в помине не было. Отрывок из «Давида Копперфильда», например, если гимназист умный. Только зачем ему уроки, если он умный?

Остальное додумала в троллейбусе. У Герты Стейнхернгляссер был дядя, но жил он не здесь, а в другом месте – например, на взморье. Или в Старом Городе, в мрачном замшелом особняке с мраморной лестницей и молоточком на двери. Он сердит на племянницу, потому что нашел для нее выгодную партию, однако та наотрез отказалась выходить замуж по расчету.

Первым уроком был английский. Олька мысленно переодела новую «англичанку» в Гертин наряд; получилось неплохо. Дядя из мрачного дома, правда, как-то не вязался с этой уверенной девушкой, и вообще она не была похожа на сироту. Нет, молчаливый романтический Гортынский вряд ли обратил бы на нее внимание, а вот в мадемуазель Стейнхернгляссер он влюбился с первого взгляда. Только Гортынский робок: он бледнеет, опускает глаза, но не может признаться в своем чувстве. Гортынский часто выходит на балкон и, с тоской глядя на окна любимой, твердо решает завтра же объясниться. Зайти, например, вечером за солью или за спичками…

От терзаний застенчивого влюбленного Ольку отвлекал учебник. Lesson 27, а строчкой ниже тема: Our Family. «Англичанка» дала творческое задание: рассказать о своей семье по образцу в учебнике, и теперь Олька в который раз пялилась в картинку, где была изображена Our Family. Улыбающаяся мать в фартуке расставляет тарелки на столе, отец сидит на диване с развернутой газетой (точь-в-точь как Томка говорила: «живот да ноги»), в кресле горбится над вязаньем старушка в очках, за письменным столом – мальчик в полной школьной форме над раскрытой тетрадью, а на ковре играет с кубиками девочка, бант в волосах.

«Англичанка» поднимала ребят с места одного за другим, выслушивала и задавала по два-три вопроса. Олька напряженно сочиняла для себя семью. Она не знала, как по-английски «машинистка», и сделала мать учительницей, как у лондонских Майкла и Стива, и теперь лихорадочно придумывала занятие для «отца». Проще всего было с братом: как зовут, сколько лет и что в детский сад ходит, но с «отцом» был полный завал. Если… если только не позаимствовать специальность у Гортынского и не сделать его… нет, не золотоискателем, конечно; архитектором, вот. Как по-английски «архитектор»? Наверно, приблизительно так и будет, только с артиклем. А про бабушку не надо.

Она поразилась легкости и простоте решения, тем более что как отец, так и Гортынский были фигурами неизвестными – все равно, что придуманными. Вспомнила, что прежний Стейнхернгляссер был в экспедиции, и чуть было не отправила «отца» в дальние страны, но «англичанка» уже нацелилась на Томку, и переигрывать было некогда.

– Tell us about your family, Ivanova.

Иванова вышла из-за парты и, не глядя в учебник, сообщила о родителях и братишке, о квартире, где все они дружно живут, слушают радио и смотрят телевизор.

Анастасия Сергеевна кивнула и задала вопрос:

– What does your mother teach?

– She teach… she teaches music, – ответила Иванова.

– Good, – одобрила «англичанка». – And how many rooms are there in your flat?

– There are three rooms in our flat, – с готовностью сказала Олька.

Ну, кажется, все усвоили эту конструкцию. Настя была собой довольна. Она успела заметить, что большинство восьмиклассников, кстати, живет в очень приличных условиях. Этих Ивановых, например, четверо в трехкомнатной квартире. Восемью четыре – тридцать два; получается, что каждая комната по десять с лишним метров, а то и больше…

Учительница отошла, и Томка зашептала:

– Ну ты даешь! С каких пор у вас?..

– Посчитай: комната – раз, кухня – два, прихожая – три, – снисходительно пояснила Олька. – Сегодня хор; идешь?

Томка радостно помотала головой. Все ясно: наверняка собралась с Гошей в кино. Дуэт вместо хора.