Читать книгу - "Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках - Василий Аксенов"

Ваксон собрался уже свернуть торговлю, когда через шумную толпу к нему пробралась Ралисса. И положила на стойку свой нежный, но явно не лишенный спонтанной силы локоть. «Ну-ка, Вакс, налей мне хайболл за десятку!» Он взял у нее трепещущую купюру и сунул ее ей за декольте. Поставил бокал. «Тебе бесплатно». Она смеялась ему глазами, ушами, губами и подбородком. «Ты тоже получишь свое бесплатно». Он еле совладал с нахлынувшим током; пробормотал: «Как всегда?» Она рассмеялась: «Лучше!»

Похоже на то, что все в эту ночь поднабрались изрядно. Большая общая компания рассыпалась. Бродили кучками, парочками и поодиночке между террасами и костром. В темную улицу за забором въехала и остановилась кавалькада мотоциклистов. Какие-то знакомые физтехи перебирались через забор и устраивались вокруг баранины. В конце концов администрация погасила фонари, оповещая: «Отбой!» Тогда потянулись на пляж. Натаскали туда бутылок и шашлыков. Играли на гитарах. Настроение колебалось от романтизма до похабщины и обратно. Купались в ночном море. Обычно в таких случаях с недалекой погранзаставы приходили патрули и разгоняли безнравственный литературный фонд. Иногда забирали каких-нибудь отъявленных на допрос. Одного художника по фамилии Саханевич, помнится, держали два дня, выясняя, собирался ли тот переплыть Черное море в Турцию. На этот раз не было ни солдат, ни милиции.

Только в черноте Черного, откуда медленно приходили небольшие белые валы, передвигались какие-то огоньки.

Он был сверху, на ней. Старался не придавливать. Иногда выпрямлялся, иногда опускался, чтобы ощутить всем телом ее обнаженность, упирался локтями в постель. Она, закинув голову за подушку, стонала: «скрымтымным, скрымтымным…» Иногда шептала: «Не щади, не щади…» Иногда взвизгивала: «онзи! онзи!» Ее влагалище сжималось вокруг его корня. Она уже несколько раз приходила к своей вершине, а потом размягчалась, с нежностью обнимала его плечи и шею, искала губами его губы, шептала «не уходи, вдави», а пятками своими сама вдавливалась в его зад. И наконец он сам начал чувствовать, что подходит к завершению, что страсть и нежность окончательно переплелись, что он летит с ней в одном клубке, потеряв гравитацию, и что кожа уже сползает с его крестца.

Потом, когда все успокоилось, он долго еще лежал в объятии ее ног, а руками ласкал ее распростертые руки и грушевидные груди, запускал пальцы в ее волосы, поднимал ее голову, целовал в губы, в уши и удивлялся, с какой покорностью она все ему отдает и никак не мог до конца осознать, что такое владение женщиной. «Ты знаешь, — сказала она, — я думаю о нашей близости. Ты старше меня на шесть лет, а мне все кажется, что мы одноклассники. Сегодня, когда ты читал своего Гайдна, я окончательно влюбилась в тебя. Я раньше думала только о ебле и никогда о любви. С тобой — все это вместе. Теперь иди к себе, милый, а я буду спать счастливым сном влюбленной дуры. Повременим со скандалами».

Он долго еще бродил по опустевшим аллеям и несколько раз наталкивался на шмыгающих повсюду ежей. Что будет дальше, думал он. Как все это преодолеть? И имею ли я право все это преодолевать? Было около трех часов ночи, когда он поднялся по ступеням крыльца в свое бунгало. На террасе остались бесконечные следы пиршества. Пахло всем, но в основном окурками и паршивым алжирским вином. Боясь разбудить жену, он приоткрыл дверь в комнату. Там горел ночник, но жены там не было. В душевой ни звука. Жена отсутствует. Пошел на соседнюю террасу, к женщинам Эра. Там тоже стояла тишь. В комнате на широкой кровати спали дети — Полинка и Дельф. Рядом в кресле смежила очи над книгой теща Ритка. Он вернулся к себе и лег, вернее опрокинулся спиной на террасный диванчик. И вдруг возликовал всей душой вдогонку межзвездному Пролетающему: Любовь! Любовь! Любовь!

Роберт ушел с пляжа, где он сидел с Королевым битый час и без конца курил какую-то болгарскую дрянь. Замминистра индел скакал с темы на тему, то есть выдергивал из двух навязчивых тем то одну, то другую. Пожалуй, со времен Риббентропа не было в мире высокопоставленного дипломата, который бы сидел ночью на пляже, босой, расхристанный, и одновременно думал об оккупации Чехословакии и о дерзновенной Ралиске. Насильственное подавление либерализма в одной стране заложит мину в глубине всего лагеря стран. Ралисса весь вечер как-то странно его чуралась, пока не исчезла: как это понять? Роберт глотал тяжелые капли из плоской «Плиски», а на королевские заботы не отвечал; вообще молчал. Если в Политбюро не кретины, а там все-таки не кретины, никакой оккупации Чехословакии не будет. А к Ралиске не лезь, Королек, с ней сначала надо научиться говорить на «ты». С какой-то стати в башке стала проворачиваться упорная мысль: надо сохранить хотя бы кого-нибудь из друзей. Наконец он встал. Пойдем, Толя, все-таки покемарим: впереди большой пляжный день.

Вчера удалось пристроить министерскую чету на два дня в комнате, которую держали для секретаря Союза писателей Кочевого. Несведущий человек может удивиться: как же так, две комнаты для секретарской четы в разгаре сезона? Да что же тут такого? Ему нужна комната, чтобы творить, а жене отдельная комната, чтобы лежать. Лежать и читать. Она читает Трумена Кэпота^[68] в оригинале. Надо сохранить хотя бы кого-нибудь из друзей.

Сохраняя привычное эровское молчание, он проводил Анатолия до той комнаты, где уже спала его супруга Ирина — вот кого, Анатолий, держись, Ирины, — а сам пошел вроде бы к себе, а на самом деле растворился в ежовой ночи. Вышел боковыми тропками к корпусу, где ждала его женский телесный друг Ралисса. Глотнул последнюю тяжелую каплю Болгарии, швырнул пустоту в пустошь. Дверь подъезда была открыта. Задевая плечами стенки, он поднялся по темной лестнице на второй этаж и взялся за набалдашник ее двери. Она была закрыта. Он постучал ногтем. Ответом было молчание. Между тем тело его все вздыбилось, предчувствую дело с дружеским телом. Постучал еще раз костяшками кисти. Полная тишина. «Это я», — произнес он и хмыкнул правой щекой. Ноль. Неужели это правда и она проводит ночи с Юстой? Между прочим, ты заметил, что вы с ним почти перестали дружить? Надо пойти прямо сейчас к нему, застать их вдвоем, выпить втроем и поговорить, чтобы не развалилась дружба.

Зады Дома Волошина в результате многочисленных за десятилетия пристроек стали напоминать «Воронью слободку». К одной из таких пристроек он подошел босиком, чтобы не скрипнула деревянная конструкция. Там за открытым окном и за тюлевой занавеской тлел ночной огонек. Глаза Роберта адаптировались к смешанному свету Луны и ночника, и он увидел в постели обнаженный торс своего друга, к которому любовно лепилось девичье тело. Ну вот вам, пожалуйста, и Ралиска! Свирепая ревность вцепилась в пузо. Стряхни скорпиона! В чем дело? Вы никаких обязательств друг другу не давали. Вы просто были на «ты».

Он хотел было уже постучать по окну, но в это время в постели произошло некоторое счастливое потягивающееся движение, изменение позиций, и он вместо Ралиски узнал Милку Колокольцеву. О боги! Моя любовь незавершенная с моим другом безукоризненным! Его вдруг посетила странная мысль. Расставшись с Милкой, он как бы вычеркнул ее из кислородного обихода, как будто она отлетела куда-то в непостижимые веси. И даже вынырнув прямо перед ним из воды во время спасения детей, она не вернулась. Она вернулась только сейчас, в объятиях друга.