Читать книгу - ""Угрино и Инграбания" и другие ранние тексты - Ханс Хенни Янн"

Янн.

Я не боюсь, не струшу ни пред чем.

Франц.

Еще я должен знать, кто ты таков. Как ты родился, как тебя растили... И к какой стремишься цели.

Янн.

Коли так, услышьте, чем я живу, что мучает меня. Родился я в Ростоке. Мать была почти ребенком в день, когда отец мой на ложе с ней возлег - с четырнадцатилетней. Женой законной сделав. Он и сам тогда был юношей; семьи богатой отпрыск, свою он юность прожил невпопад. Я не успел еще родиться, как, женой пресытившись, к друзьям он обратился, их губ искал (рассказывали мне). Теперь, друзей лишившись, живет он одиноко, как скала, изобретая странные приборы. Играет с рычагами и с кругами... Я же, покинув лоно матери, три дня лежал у белых, как кора берез, грудей. Потом отец явился к нам со свитой разряженных красоток. Эти бабы с соизволенья отчего меня у матери украли. Повзрослев, узнал я, как она кричала и молила оставить ей меня, но все напрасно; как груди, словно фрукты, налитые, отсутствия младенца не снесли - гноиться начали; и только после долгой болезни мать с подушек поднялась, спасенная своим пресветлым духом.

Мне дали мать вторую: на конюшне к кобыле поднесли. И стал я жеребенком, этими руками хватал не грудь, но шелковые ляжки, из вымени сосал я молоко. Мне братом сделался жеребчик юный. А буро-рыжи волосы мои благодаря кормилице, лисице. Но полгода прошло, и опустели соски ее. Тогда меня опять снесли к кобыле, на сей раз - буланой. Потом вернули к рыжей - потому, что жеребец покрыл ее и новый жеребчик родился. Когда я начал понимать, что видят глаза мои, то выяснилось: я живу в поместье тетушек. Они, бесплодные, меня растили - со всею ненавистью той, что от бесплодья, со всей любовью, на которую способны лишь женщины, не знавшие любви. Так получилось, что, даже взрослея, я вечно обретался на конюшне. Дом тетушек, в котором мог бы жить, холодным мне казался. Слаще было на соломе спать. И с матерями я не расставался. Число их умножалось. Все кобылы окрестные мне молоко давали. Я - отпрыск рода их. Хоть человек по виду, а все ж - не человек. В двенадцать лет еще сосал я вымя. Много раньше начал скакать на них, на матерях, - как жеребец. Соперника убил я камнем, жеребенка, чтобы приникнуть к матери его.

Я вырос крепким близ зверей тех крепких. Не как моя болезненная мать, не как отец, что в одиночестве теперь руками бледными приборы собирает.

Неудержимо буйствует во мне звериное шальное молоко. И наделен я свойствами иными, чем люди те, с которыми встречался. Что им по нраву, я насмешкой уничтожу; что им про-

тивно, то меня влечет, то всеми силами готов я защищать. Итак, порочен я, по всем статьям. Не собираюсь возводить то мирозданье, к которому они стремятся. Наплевал на таинства церковные; презрел и звон колоколов, и то, чему нас в церкви учат.

Скакать на лошади - да, это сердцу любо. Поглажу ноздри -и рука дрожит. С любого выгона приветствуют меня веселым ржаньем жеребец или кобыла.

Франц.

Какая дивная судьба! Ты не безбожник. Кобыла, жеребец - не вышли ль, как и мы, из Божьих рук? Тебя Он посвятил определенной цели. Ради коей и был ты выкормлен животными. Не должен пускать ты в душу подозренье, будто порочен ты и проклят. День придет, ты новым языком заговоришь и возвестишь - когда-нибудь - ученье, что будет совершенней, чем мое. Тебе даны недаром сила зверей и человечий дух.

Янн.

Молчи! И - похоть зверски-неуемная, в придачу. Я гнался, как борзая, за душой, искал совета доброго в злом сердце. И ничего в себе я не нашел. И не нашел, к кому воззвать я мог бы. Коль с губ моих сорвется слово Бог, оно звучит пренебрежительно, как чпок. Я думаю, что Иисус, распятый на кресте, уродлив и достоин состраданья... И проповеди все звучат в моих ушах, как стук напрасный в запертые двери.

Франц.

Ты полон лучшим Богом - до краев. Из нынешних людей с тобою кто сравнится?

Янн.

Неужто вас в свою я веру обратил?!

<Пустая строчка>

И нечему у вас мне научиться?

Франц.

Не заносись... Ты ничего не смыслишь в священных числах, в звездах и знаменьях. Ты не умеешь сок растений редких в питьё блаженного забвенья превращать, и с ядами ты не знаком.

А главное, не знаешь, как собственную жизнь подспорьем сделать - посохом, с которым ты к мастерству когда-нибудь придешь.

Янн.

Сужденье ваше обо мне неверно. Я вернулся в Росток... быком, которого влекут на бойню. Во мне в период созреванья пробудилась тоска огромная, и не в слезах искала выход. Но... каждый зверь, над коим был я властен, служить мне должен был своею мукой - терпеть мучения от рук моих. Кровь тех зверей хотел я видеть, кровь и боль. Лишь сидя на спине кобыльей, материнской, я эти изуверства забывал и успокаивал на время злое сердце.

Все началось, когда помощник мясника в поместье заглянул к двум тетушкам моим, чтобы купить скотину подешевле. Я издали за сделкой наблюдал, а как он прочь поехал - юный, статный, - последовал за ним. Меня к нему влекло, как если бы его я полюбил любовью первой...

Вынужденный странствовать с ним вместе, попал я в дом к отцу. А после, скоро, - к девственноликой матери моей <...>