Читать книгу - "Лестница в небо - Джон Бойн"

– Но у нас в итоге все лицо в крови и выбитый зуб, – ответила она, наконец выпуская мою руку, когда из кареты “скорой помощи” выбрался дородный мужик лет шестидесяти, которому она быстро изложила суть моего состояния. – Мы пили, – было первым ее замечанием. Она понизила голос, как будто не хотела, чтобы это кто-нибудь услышал, и не успел я глазом моргнуть, как меня швырнули в заднюю дверцу фургона и отвезли в Сент-Питерз, где зашили лоб и привели в порядок рот. Думаю, я уснул на каталке, а когда пришел в себя, то совершенно потерялся и у меня болела голова. Похоже, никто не брал на себя никакой ответственности за мое благополучие, поэтому я сполз с каталки и подался к выходу, поймал такси и отправился домой.

Я это вот к чему: не хотелось, чтобы Тео видел меня в таком состоянии, поэтому я и отложил звонок ему – дождался начала следующей недели, когда рана перестанет бросаться в глаза, и только тогда с ним связался.

Все восемь дней, покуда мы не встретились вновь, меня необъяснимо тянуло к Тео – такого я заведомо ожидать не мог. Наконец, много часов прокорпев над фразировкой, я отправил Тео смс с какой-то чепухой про встречи в городе в среду утром, поэтому я буду в “Карете и лошадях” около трех часов, и если ему интересно ко мне присоединиться, я буду счастлив заказать ему выпить и ответить на его новые вопросы. К моему восторгу, едва сообщение покинуло мой телефон, он ответил мне быстрым: “Там и встретимся!” – в сопровождении улыбающегося личика, вслед за которым шло изображение двух пивных стаканов, чокающихся друг с другом. Я едва не расплакался от благодарности.

Про три часа я сказал потому, что мне хотелось провести час уединенно – сперва успокоить нервы. Я сидел за маленьким столиком в углу, наблюдая, как за окном снуют лондонцы, и я, как часто бывало в моей профессиональной жизни, пытался измыслить для них какие-то истории, задаваясь вопросом, есть ли в них какие-то свойства, полезные для того, чтоб обжить мне роман, но всякий раз сталкиваясь с неудачей. Наконец – облегчение. Открылась дверь. Вот он. Мой мальчик.

– Добрались, – сказал я, вставая и неловко обнимая его. Он протянул руку, а я как раз ему раскрыл свои объятия, и когда Тео руку опустил, все стало слишком уж запутанным и неловким. Я заказал две пинты и принес их, пока он снимал куртку. Я уже разглядел, что он чем-то расстроен. Выглядел усталым, и у него имелась эта странная привычка, от которой страдал и Дэниэл, когда тревожился: он быстро постукивал кончиком указательного пальца о большой, словно дятел, нападающий на дуб. Необычный то был жест – мой сын, казалось, его никогда не сознавал, а вот теперь этот мальчик делает то же самое.

– Конечно, – отозвался он, уже улыбаясь; лицо у него чуть посветлело, когда мы начали пить. – Как же такое пропустить. – Он подался вперед, вглядываясь в мой лоб. – Что случилось у вас с головой?

– Небольшое ЧП, – ответил ему я, отмахиваясь от его озабоченности. – Проснулся среди ночи в ванную сходить – и вошел прямо в дверь своей спальни.

– Ай.

– И впрямь. Семь швов наложили. Но я был храбрым солдатиком. А у вас как неделя прошла?

– Хорошо, – ответил он. – А у вас? Вам удалось поработать? Над книгой, я имею в виду?

– Над какой книгой?

– Над той, которую вы сейчас пишете.

– А, – произнес я. Конечно же, он не сомневался, что я пишу новый роман. С чего бы мне его, в конце концов, и не писать? Я же всегда этим занимался – с тех пор, как сам был ненамного старше него, а с моего последнего издания прошло несколько лет. Странным было б, если б я сейчас ни над чем не работал.

– Как вообще движется? – спросил он. – Близитесь к концу?

Я улыбнулся и попробовал подумать, как тут ловчее всего ответить. Перед тем как скончался Дэниэл, я занимался новой книгой, но с тех пор почти совсем ее забросил. Рабочее название – “Чужие истории”, но после смерти сына я не находил силы на нее смотреть. Она по-прежнему была со мной, разумеется, лежала на рабочем столе моего компьютера, словно невзорвавшаяся бомба, но я не мог заставить себя открыть файл. Правда состояла в том, что мне было страшно возвращаться к рукописи, которая, по сути, стоила моему сыну жизни.

– Надеюсь, – вымолвил наконец я. – Трудно сказать. Тут может пойти в любую сторону.

– А вы мне что-нибудь про нее расскажете?

– Я бы предпочел этого не делать, – ответил я и покачал головой.

– Ваше право. Полагаю, трудно разговаривать о неоконченной работе. Никогда не знаешь, кто способен украсть твои замыслы.

– Дело не в этом, – сказал я, изо всех сил стараясь, чтобы он считал, будто ему я доверяю. – Просто…

– Я шучу, – произнес он, чуть сконфузившись. – Не то чтобы кто-нибудь мог попросту взять чью-то чужую историю и написать ее сам, а? Такому нужно со временем вылепиться в голове у писателя. Как ни крути, роман – это же далеко не только его сюжет, правильно?

– Правильно, – сказал я, задаваясь вопросом, сколько моих собратьев по цеху поспорили бы с таким представлением. – Так вы утверждаете, значит, – что? Если бы кто-то так все же поступил, кем бы такой человек оказался на деле? Вы вообще что именно утверждаете?

– Ну, он бы оказался по-настоящему талантлив, – сказал он. – Но к тому же и полным психопатом.

Я рассмеялся.

– Ну да. Но, разумеется, одно другому не мешает.

– Вы можете сказать хотя бы, когда ее, как вам кажется, издадут?

– Не знаю, – ответил я, желая, чтобы он уже сменил тему, потому что обо всем этом говорить мне очень не хотелось. – К концу следующего года, может? Или в начале того, что за ним.

– Ну, я с нетерпением буду ждать возможности ее прочесть, когда б вы ее ни закончили, – сказал он, после чего сходил к стойке бара и заказал нам еще выпить. А когда вернулся – порылся в сумке и вытащил “Вентолин”, сунул форсункой в рот и быстро вдохнул. Я в ужасе уставился на него. В голове у меня слегка закружилось, как будто земля сдвинулась на удар сердца быстрее в своем обычном вращении, а я отстал на несколько шагов.

– У вас астма, – тихо произнес я, скорее утверждая, чем спрашивая, но он, глянув из-за столика на меня, кивнул.

– Да, – ответил он. – Но все не так уж плохо. Ингалятор выручает.

– У моего сына была астма, – сказал я. – Он от нее довольно сильно мучился.

Он кивнул и вдохнул еще раз, а потом вернул знакомое мне синее устройство к себе в ранец.

– У кого-то получше, у кого-то похуже. Моя всегда была управляема.

– От нее он и умер.

Тео откинулся на спинку стула и уставился на меня.

– Господи, – произнес он. – Простите меня. Я не отдавал себе отчета.

– Вам и не с чего было.

– Вы не будете против, если я спрошу, что произошло?

Я отвел взгляд в сторону. Вреда в том, чтобы сообщить ему правду, не было. До определенной границы, по крайней мере.