Читать книгу - "Олигархи. Богатство и власть в новой России - Дэвид Хоффман"

Народный автомобиль остался народной мечтой. Но своих денег народ, конечно же, не получил. Схема Березовского была задумана таким образом, что ни у него, ни у покупателей его сертификатов не было списка держателей ценных бумаг. В этом и заключалась его идея: нет списка — нет компенсаций, нет проблем. Сертификаты ничего не стоили, если их держателям не удалось обменять их на настоящие акции ABBA. На годовом собрании в 1995 году, как и на каждом последующем собрании, было решено не выплачивать дивиденды. В течение следующих шести лет ABBA ни разу не выплатила дивиденды, несмотря на наличие миллионов маленьких купонов на проданных сертификатах. Дивиденды были такой же иллюзией, как и “народный автомобиль”. Что касается обещанной лотереи, в которой должны были разыграть 100 тысяч машин, то состоялось всего три тиража, в которых было разыграно 14 тысяч машин.

Обещания, которые ABBA дала людям, вложившим в нее свои деньги, нарушались неоднократно. В выигрыше оказались Березовский и Каданников{235}. В 1996 году, когда его спросили, что произошло с народными деньгами и с ABBA, Березовский ответил: “Она выполнила все свои обязательства. Мы собрали около 50 миллионов долларов и заставили эти деньги работать, по крайней мере они не пропали... Нам удалось сохранить эти деньги, мы не потратили их на собственные нужды, на развлечения и удовольствия”{236}. Вместо этого они потратили их на покупку собственного завода.

Сага об “Автомобильном всероссийском альянсе” дает представление о годах легких денег, но это далеко не все. Легкие деньги вырывали из рук бюрократов, находили на зарождавшихся товарных биржах, их делали бойкие молодые люди в уличных обменных пунктах. Легкие деньги были эпохой, культурой, событием, а для людей смелых и сообразительных — поворотным моментом в их жизни.

Одним из таких людей был Андрей Мельниченко. Он отлично учился в школе, был чемпионом олимпиад и поступил на физический факультет престижного Московского государственного университета. Высокий и немного неуклюжий, с нежным румянцем на лице и волосами, разделенными на прямой пробор, Мельниченко, часто ходивший в джинсах и футболке, выглядел наивным юношей, но обладал умом и хитростью финансиста. В последние годы существования Советского Союза из своей комнаты, затерявшейся в темных лабиринтах университетского здания, он проложил себе дорогу в эпоху легких денег.

В 1991 году, когда он учился на втором курсе, советская система распалась и университет превратился в неофициальную товарную биржу. В коридорах и дворах велась оживленная торговля. Здесь можно было купить тонну меди или нефти, которая, как правило, хранилась на государственном заводе или складе. Но все продавалось за наличные деньги, и продавцам нужен был надежный источник для быстрого получения денег. Мельниченко стал таким человеком, главным менялой торговцев в Московском университете, помогавшим им поменять доллары на рубли и обратно часто в течение нескольких часов. Мельниченко и двое его друзей превратили свою комнату в общежитии в офис, где они хранили единственную тетрадь, в которую записывали сделки, и большой деревянный ящик, в который складывали деньги. “Общежитие университета уже не было похоже на место, где живут и учатся студенты, а больше напоминало фондовую биржу, — рассказывал Мельниченко. — Повсюду были объявления людей, покупающих и продающих что-то. Там продавали разнообразные товары и сырье: легковые автомобили, грузовики, сахар, металлы — все, что хотите”. В течение трех лет Мельниченко уделял мало внимания учебе, посвящая все силы и энергию обмену рублей и долларов. Сначала их дневная выручка составляла всего гоо долларов, в очень хороший день она доходила до 2000 долларов. Но через год их бизнес разросся настолько, что через руки троих студентов проходило 100 тысяч долларов в день.

Инфляция 1992—1994 годов напоминала эскалатор. Каждый день курс рубля по отношению к доллару неумолимо снижался. Мельниченко и его друзья нашли способ использовать этот эскалатор для того, чтобы разбогатеть.

Хитрость заключалась в том, чтобы брать в долг рубли, обменивать их на доллары на короткий период времени, а затем возвращать то же количество рублей, которые стали стоить меньше, получая при этом прибыль. Рубли можно было занимать под ю—13 процентов годовых, а инфляция снижала их стоимость на 25 процентов в месяц. Деньги падали в их руки, словно с неба. Смелость и иногда стальные нервы — это все, что требовалось для того, чтобы заниматься торговлей. Мельниченко рассказывал мне, что в университете товары покупали и продавали целыми эшелонами. Поскольку покупатель и продавец часто не доверяли друг другу, они договаривались о задатке наличными. Задатки также оставляли у Мельниченко, и его капитал стремительно рос. У него не было даже сейфа для хранения наличных денег. Но дверь его комнаты в общежитии была прочной, и он всегда очень тщательно запирал ее. Мальчики в джинсах и футболках начинали думать о жизни после окончания университета.

Мельниченко и его друзья, покинув университет, последовали за своими клиентами на зарождавшиеся торговые биржи города. Мельниченко открыл крошечный офис в запущенной двухкомнатной квартире и поместил в популярной газете “Московский комсомолец” объявление из двух строчек: “Покупаем валюту. Продаем валюту”. Телефоны звонили не умолкая. Клиенты входили в первую комнату с мешками денег, а сделки заключались во второй комнате, где Мельниченко установил машинку для пересчета купюр и настоящий сейф. Мальчики начали богатеть. “Мы сняли очень хорошие квартиры, купили машины и жили вполне прилично”, — вспоминал Мельниченко.

В 1992 году, когда были приняты новые законы и им потребовалась официальная лицензия, Мельниченко нашел крохотный банк, размещавшийся в одной комнате, “Премьер-банк”, и заключил соглашение с его владельцем. Он будет работать под защитой его лицензии, выплачивая ему определенную сумму и одновременно расширяя сеть обменных пунктов в городе. В течение короткого времени он занимался продажей ваучеров и сигарет, которые пользовались таким спросом, что ящик или целый грузовик сигарет заменял валюту. Когда я встретил Мельниченко спустя несколько лет, я спросил его, были ли у него какие-то увлечения в те годы. Он не смог вспомнить ничего, кроме бесконечных разговоров по телефону, проверок курсов валют и обмена денег.

Самым ценным товаром Мельниченко была информация. Он и его коллеги начинали день с подсчета наличных, а затем строили предположения относительно изменения курса рубля по отношению к доллару. Они звонили конкурентам, чтобы узнать, какой курс предлагают они. Не было ни компьютерных сетей, ни биржевых залов, ни аппаратов, выдающих текущую финансовую информацию, был только телефон. Затем начинали звонить клиенты: заводу нужно было срочно обменять на рубли 100 тысяч долларов, полученных за поставленный им титан. В течение нескольких лет в начале 1990-х все подобные сделки оплачивались наличными, что было выгодно Мельниченко. Курс менялся в течение дня, и они работали быстро, постоянно звоня, пересчитывая банкноты, покупая и продавая. “От рассвета и дотемна, — говорил Мельниченко. — А часто еще и ночью, потому что существовали ночные рейсы и к нам приходили люди из регионов, которым было нужно успеть на рейс домой”. Вскоре размеры их сделок достигли нескольких сотен тысяч долларов в день, и они почти никогда не терпели убытков. Механизм был отлажен как печатный станок и постоянно приносил им прибыль. Никаких грязных заводов, никакого старого оборудования, нуждающегося в замене, никаких проблем с социалистическим наследием и красными директорами. “Потерпеть убытки было сложно”, — вспоминал он. Мельниченко, которому было тринадцать лет, когда Горбачев начал перестройку, стал носить галстук.