Читать книгу - "Темная материя - Юли Цее"

А если он не явится?

Тогда у этой истории не будет конца.

А если из этого не получится никакого толку?

«Тогда, значит, не будет сказано ничего нового о человеческой жизни, подумал комиссар», — думает комиссар.

Но он явился. Он счел удачной мыслью прифрантиться, надев шляпу и вооружившись тростью, — эти аксессуары как раз подходят к столь романтической и в каком-то смысле печальной шараде. В своем облачении он похож на одного из тех чинных господ, которые сто лет назад выбирались по воскресеньям за город погулять на лоне природы.

В отель «Панорама» на вершине Шауинсланда он прибыл накануне вечером и сразу расплатился вперед. Рано, на восходе солнца, он сообщил дежурному, что отправляется в долгий путь. Никто не увидел в этом ничего странного. На преувеличенно любезную улыбку дежурного Оскар терпеливо отозвался ответной улыбкой.

Ночные часы он провел на балконе. Он глядел, как туман заливает цементообразной массой складки горного ландшафта, и размышлял над тем, показалась ли бы ему самому странной формулировка «долгий путь». После визита комиссара он ожидал, что к нему явится полиция. Он надеялся, что у них хватит деликатности не арестовывать его на работе. На все вопросы он заранее заготовил ответы.

Поступок его был всего лишь обычной дружеской шуткой. Никто не должен был пострадать. Все, что за этим последовало, нельзя было предусмотреть и предотвратить, то есть, говоря юридическим языком, беда случилась, несмотря на соблюдение в пределах возможного всех необходимых мер предосторожности. Так что в этом отношении ему ничего нельзя поставить в упрек.

Вызова на раннюю утреннюю прогулку по лесу он не ожидал. Понятно, что тут заготовленные ответы ему не помогут. Очевидно, ему хотят устроить очную ставку с Себастьяном. Возможно, за этим стоит сам Себастьян. Возможно, думал Оскар, час за часом глядя на темный, безжалостный в своем молчании горный мир, комиссар этот — никакой не комиссар, а пособник. В таком случае Себастьян на месте преступления, наверное, выстрелит в Оскара. Интересно бы знать, кинет ли он ему перед выстрелом второй пистолет?

Ни на секунду Оскар не задумывался, разумно ли это — принимать такое приглашение. В минуту слабости у него промелькнула картина, как на туманном рассвете они с Себастьяном целятся, наставив друг на друга старинные пистолеты, а затем, не выдержав, опускают стволы и идут навстречу друг другу с распростертыми объятиями. Он тотчас же запретил себе эти мысли. Он знает, что потерял друга. Теперь он только хочет узнать, что там для него приготовили. Он сгорает от нетерпения поскорее узнать, что он для них значит. Действительно ли играющий в шахматы комиссар равен ему по интеллекту. Неприятнее всего было бы проиграть более слабому противнику.

Если это смешанное сочетание азартного настроя и щемящей тревоги подходит под описание странника, который неведомым маршрутом шагает навстречу туманной цели, тогда и впрямь можно сказать, что Оскар этим утром отправился в долгий путь.

И вот лес расступается. Перед Оскаром раскинулась широкая седловина, на которой там и сям лежат спящие коровы, темнея в траве мясистыми буграми. Дорога спускается вниз в сторону старого ресторанчика, заколоченные окна и двери придают ему обиженное выражение. Немного не доходя до этого дома, дорога круто сворачивает влево и через сто метров снова исчезает за деревьями.

Оскар обрадовался, что часть пути пролегает под открытым небом. В лесу каждый древесный труп казался черным человеком в плаще, каждая хрустнувшая ветка — затрещавшей под чужой ступней. «Насладитесь красотами природы», — сказал комиссар по телефону. Чтобы в голову не лезли мысли, Оскар считает шаги. Секунды замедлили свой бег, они намного отстают от темпа шагов и одна за другой, как в замедленной съемке, сваливаются за край настоящего. Возможно, это оттого, что Оскар идет таким энергичным шагом. Вон там, внизу, это и случилось. Досчитав до трехсот, он начинает утрачивать понимание ситуации, в которой оказался. На счете четыреста сам не знает, зачем он вообще тут оказался. Досчитав до пятисот, видит, что подошел к ресторанчику. Он вытягивает шею и прищуривается. Там, где дорога входит в лес, в полумраке под кронами деревьев что-то блеснуло.

Треньканье звонка чуть не сбило его с ног. Он не расслышал, как сзади его нагнал велосипедист. Он едва успел отскочить в сторону, когда мимо промелькнуло что-то желтое. В конце поворота велосипед выпрямляется, велосипедист, склонив голову, жмет на педали. Оскар чуть не закричал. В следующий миг велосипед достиг леса. На дороге что-то взрывается. Вихрь металлических обломков блеснул на солнце, со звоном и грохотом во все стороны разлетаются гайки и штанги. Еще миг — и все стихло. Настоящая мертвая тишина.

Кожаные подошвы Оскара не приспособлены для бега по асфальту. Он скользит, спотыкается, в последний момент успевает пригнуться под натянутый трос и, раскатившись, наконец кое-как останавливается. Высоко поднимая ноги, он осторожно перешагивает через обломки велосипеда. Впереди лежит человек в желтом трико, корпус скрыт в придорожных кустах, ноги вытянулись на дорогу. Оскар застыл и глядит, не в силах сделать следующий шаг, в голове — ни единой мысли. Выразительный внутренний монолог, с детства сопровождавший его во всех жизненных обстоятельствах, сменился немым молчанием. Поразительно, как громко поют птицы!

Движение у себя за спиной Оскар скорее почувствовал, чем услышал. С усилием оторвавшись от созерцания лежащего тела, он оборачивается назад. Слева от металлического троса неподвижно, как манекен, стоит первый гаупткомиссар криминальной полиции. Справа — женщина в платье с рисунком в цветочек.

Два стража у демонических врат.

Женщина держит за чуб мужчину, который весь состоит только из лица и шеи. Глаза широко раскрыты и бесстыдно таращатся на Оскара. Женщина приходит в движение. Кажется, она собирается вручить ему отрезанную голову, как Саломея, только без серебряного блюда. На середине дороги она останавливается и ставит голову наземь. Та опрокидывается набок, катится к Оскару и, завертевшись волчком на собственных позвонках, замирает перед ним. Оскар не сразу сообразил, что надо перевести дух. После двух вдохов головокружение немного проходит.

— Я понял.

Он хочет скрестить на груди руки, но они тяжело повисли, и поднять их нет сил.

— Себастьян! — зовет он, а затем, так как в этой стоящей статуе не происходит ни малейшего движения, заканчивает уже тише: — Не ты был великим мастером doublethink’a. К сожалению, им был я.

Если бы у него была сабля, он бы сейчас сложил ее наземь рукояткой вперед.