Читать книгу - "Искусство терять - Алис Зенитер"

В порядке упражнения перед сном Наиме случается составлять списки страхов, и ее собственных, и унаследованных. В страхи Хамида она записывает:

– страх делать ошибки во французском;

– страх называть свое имя и фамилию некоторым людям, особенно тем, кому больше семидесяти лет;

– страх, что ее спросят, в каком году ее семья приехала во Францию;

– страх, что ее запишут в террористы.

Последний явно хуже всех, но Наима осознала его лишь несколько лет назад, в марте 2012-го – начиная с этой даты страх будет неуклонно расти. В пору первых убийств, совершенных Мохаммедом Мера ^[79], когда еще никто не знал имени убийцы и журналисты терялись в догадках, исламист он или же крайне правый фанатик-радикал, она приходила домой, включала телевизор и весь вечер смотрела канал BFM («Спасибо, что оскорбляешь мою работу», – говорила Соль), скрестив пальцы и моля: только бы виновный оказался из Белого большинства. И знала, что в нескольких сотнях километров от ее парижской квартиры так же делает Хамид. Да, это он ей передал ощущение, что она заплатит за все, что делают другие иммигранты во Франции. Наима воспринимает как личное все их выверты – от сожженных без причины машин до расстрелов из автоматов. То, что она сделала, думается ей, дорога, которую прошла, ее жизненный путь таков, каким он мог бы быть у всех и каждого. И ей плевать на сострадательные речи, оправдывающие детей иммигрантов, ставших преступниками. И ей плевать на речи матерых консерваторов, раздувающих из этого скандалы, но заканчивающих тем же: дети иммигрантов становятся преступниками.

Седьмого, восьмого, девятого января 2015 года, когда за расстрелом редакции «Шарли Эбдо» последовал захват заложников в кошерном супермаркете и страшная гонка преследования ^[80], Соль выворачивало до кишок в ванной комнате, а Наима, застыв, всхлипывала от ярости перед телевизором. После этих трех дней ужаса она замечала, как люди все подозрительней поглядывают на Камеля, сотрудника галереи, и на тунисца – продавца в газетном киоске рядом с ее домом. Она представляет такие же взгляды, устремленные на ее отца, на Йему, на дядей, тетей и кузенов, которым она потеряла счет. Если такие взгляды направлены на знакомых ей людей – они ей невыносимы; но при этом и она невольно побаивается, если в вагон метро входит бородатый мужчина со слишком тяжелой спортивной сумкой через плечо.

Вечером 13 ноября Наима пошла в кино. Она смотрела последнего Джеймса Бонда, и этот выбор задним числом покажется ей почти непристойным по своему легкомыслию. Один ее бывший коллега из литературного журнала погиб в «Батаклане» ^[81]. Узнав об этом рано утром, она просто рухнула на холодный плиточный пол кухни. Она оплакивала его смерть, а потом, коря себя за эгоизм, оплакивала себя или, вернее, свое место – она уж думала, что прочно заняла его во французском обществе, но террористы уничтожили его с грохотом, подхваченным всеми СМИ в стране и даже за ее пределами.

Она наивно полагает, что виновники терактов не понимают, до чего же невозможной делают жизнь изрядной части французского населения – этого расплывчатого меньшинства, о котором Саркози сказал в конце марта 2012 года, что оно мусульманское с виду. Наима злится на них за то, что они якобы несут ему свободу, а на самом деле способствуют угнетению. Этим она продолжает историческую схему неверного толкования, начатую шестьдесят лет назад ее дедом. В начале Алжирской войны Али не понял плана борцов за независимость: репрессии французской армии виделись ему ужасными последствиями, о которых ФНО в своем ослеплении не соизволил даже подумать. Ему и в голову не приходило, что стратеги освобождения предвидели их и даже на них рассчитывали, зная, что они, эти последствия, сделают французское присутствие одиозным в глазах населения. Мыслящие головы Аль-Каиды и Исламского государства усвоили уроки прошлого и отлично знают, что, убивая во имя ислама, провоцируют ненависть к исламу и, шире, ненависть к любой смуглой коже, бороде и тюрбану, которая, в свою очередь, влечет бесчинства и насилие. Это не побочный ущерб, как думает Наима, это именно то, чего они добиваются: чтобы положение стало нестерпимым для всех смуглых в Европе и они были бы вынуждены к ним присоединиться.

Следующие недели после ноябрьских терактов Наима прожила в шоке, и сама не заметила, как наступил декабрь. Она ненавидит декабрь, потому что это месяц, съеденный ночью, наступающей внезапно, прежде чем успеешь проснуться, месяц, съеденный рождественскими праздниками, которые создают иллюзию, что он кончается 25-го, а предыдущие дни превращаются в долгое крещендо гирлянд и светящихся шаров, месяц, съеденный погоней за подарками, как будто больше ничто не имеет значения, а в этом году для нее еще и месяц, съеденный и страхом перед террористами, и страхом быть так или иначе самой к ним причисленной.

Однажды в предвечерний час в декабре, когда за окном непроглядная тьма, холодно и свистит ветер, она листает журналы в компании Элизы в пустой, без единого посетителя, галерее. Ее коллега открыла «Шарли Эбдо» на стойке ресепшена – Кристоф оформил подписку в январе, как еще около двухсот тысяч человек.