Читать книгу - "Прискорбные обстоятельства - Михаил Полюга"

Мы с Курватюком едем в его служебном автомобиле в столицу — везем подарки ко Дню прокуратуры. Это мероприятие претит нам обоим, тут мы с ним сходимся во взглядах, но сломать подобную практику не в наших силах: уж больно она в последние годы укоренилась. Одно успокаивает: не одни мы такие и вскоре по нашим следам подношения повезут в свои министерства и ведомства милиционеры, за ними — налоговики, таможенники, пожарные, лесники, врачи, работники администраций и банкиры — одним словом, все и вся в нашем замечательном государстве…

Раньше мы возили в основном чайные сервизы, водку, живое пиво — все, что производилось в области, что было, как говорится, местного разлива. Могли еще, как по-черному хохмил Курватюк, предложить надгробие из местного гранита. Но после, когда жизнь кое-как наладилась и перестала давать сбои, от подобной мелочовки кураторы стали воротить нос. Вместе с тем количество кураторов, особенно молодых да ранних, стало возрастать в геометрической прогрессии. И вот каждый из нас начал изворачиваться на этом поприще, сопрягаясь с собственными возможностями. Я, например, еду к начальнику управления, его заместителю и двум начальникам отделов (третьего не переношу на дух и стараюсь прошмыгнуть по коридору управления, чтобы его не встретить). Еще у меня в запасе — несколько визитов к людям, с которыми вожу некое подобие дружбы, да и то в случае, если попадусь им на глаза. Уж больно накладны подобные визиты, и если бы не помощь моих подопечных из «шестерки»… А вот где опера добывают эту самую «помощь», все мы стараемся не задумываться, хотя догадываемся о ее происхождении. Что ж, такова нынче жизнь…

И еще один нюанс: чтобы не носить через проходную горы пакетов и ящиков, я с некоторых пор перешел на небольшие по размеру подарки: начальнику управления везу золотую «десятку» царской чеканки, красиво упакованную знакомым антикваром в сувенирную коробочку, остальным — юбилейные монеты, приобретенные в отделении банка.

— Да! — восклицает Курватюк, и причмокивает губами, разглядывая «десятку» на свет, и пробует ее ногтем. — Сколько лет прошло, а червонцы только растут в цене. Умные люди служили при царе-батюшке! Умелые! — Он с заметным сожалением возвращает мне монету и вздыхает: — А я везу иконы в посеребренных окладах. И красиво, и по разумной цене, и нынче модно. Три человека у меня на шее…

— У меня четверо. Если не встретится еще кто-нибудь в коридоре…

— А вы шмыг — и на лестницу! Вон у Гнилюка — семь человек, так он на сегодня не успел приготовиться, поедет завтра.

Курватюк зевает, отворачивается от меня и, развалившись на переднем сиденье, широко раскидав ноги, продолжает разговор с шофером, несколько минут назад прерванный ради созерцания монет. А я тем временем думаю, что в отрыве от своего кабинета и служебного кресла этот человек нередко проявляет простоту в обхождении и даже бывает вполне сносен — только бы его не трогали, не доставали по работе, не отрывали от утреннего чая и хождения по базару. Такой себе ежик, мирно несущий по саду нанизанное на колючки яблоко! И колючки его — не способ нападения, а защита от окружающего мира с его опасностями и тревогами. Вот только, защищаясь, этот ежик безжалостно колет ими подчиненных — и правых, и виноватых…

Мы приближаемся к Генеральной прокуратуре. Как всегда, подъезды к зданию запружены автомобилями, и водитель долго ищет местечко, где бы припарковаться. Пока он весело маневрирует, я оглядываюсь по сторонам и выделяю несколько подозрительных человек у парадного входа: у одного на плече телевизионная камера, другой, с микрофоном в руках, ловит за рукав идущих в здание и пристает с расспросами. Так, телевидения нам еще недоставало!

Я не люблю журналистскую братию, особенно с тех пор, как пресса стала и у нас, по примеру западной, все более приобретать желтый оттенок.