Читать книгу - "Змей в Эссексе - Сара Перри"

Доктор Гаррет выбрал сук, который выдержит и толстяка. Вешаться не очень-то приятно. Он бы предпочел упасть с высоты и сломать шею, чем чувствовать, как медленно сдавливает горло, но он прекрасно знал, чего ждать — вывалится язык, расслабятся кишки, лопнут сосуды в глазах, так что белки подернутся алой паутинкой, — а Гаррет никогда не боялся того, что умел понять. Он нащупал серебряную пряжку, щадя поврежденную руку (хотя какая теперь разница, разойдется шов или нет!), и, продевая ремень, чтобы получилась петля, провел большим пальцем по выгравированной эмблеме. Вот он, символ его профессии: свернувшаяся кольцами змея щурится, высунув язык. Что за насмешка! Он утратил все права, а ведь когда-то, подумать только, с такой гордостью носил этот знак богов и богинь! Хуже того, пряжка напомнила ему о Спенсере, — о Спенсере с его длинным встревоженным лицом, с его преданностью: вечно спешил Люку на помощь, стараясь уберечь от беды. Не странно ли, что пока сидел под облюбованной виселицей, перебирал в уме доводы в пользу жизни и отвергал их один за другим, о Спенсере он даже не вспомнил. Он так привык к нему, что принимал его участие как должное и почти не замечал. Гаррет погладил эмблему на пряжке, досадуя, что она попалась ему на глаза, и постарался забыть о друге. В конце концов Спенсер взрослый человек, с широкой душой и глубокими карманами, — на первый взгляд глуповат, но все его любят. Конечно, он будет скучать по Люку, но не более чем если бы тот уехал в другую страну. Но Люк и сам понимал, что это неправда. Еще со студенческой скамьи, с тех пор как они снимали с отрезанных рук кожу, чтобы взглянуть на кости и сухожилия, Спенсер питал к нему самую искреннюю привязанность, крепче братской. Он терпеливо сносил и оскорбительное равнодушие, и обиды (которых было немало), благодаря богатству и светским манерам отводил от друга гнев преподавателей и кредиторов, и с его молчаливого одобрения Люк шаг за шагом шел к цели. Постепенно между ними установилась близость более тесная, чем у многих влюбленных. Люк вспомнил, как однажды Спенсер, перебрав вина, заснул у него на плече и он боялся пошевелиться, чтобы не разбудить друга, хотя рука затекла и болела. И сейчас представил, как Спенсер, должно быть, просыпается в эту минуту в «Георге» — в нелепой полосатой пижаме с монограммой на кармашке, светлые волосы уже далековато отступили от лба, — наверное, в первую очередь вспоминает о Марте, а потом о друге в смежной комнате; затем, самым тщательным образом продумав костюм, одевается и тихонько спускается в столовую, чтобы съесть на завтрак яйцо, дожидаясь, пока проснется Люк. После чего, вероятно, забеспокоится, постучит к нему в дверь… Интересно, обратится ли он полицию или сам отправится на поиски? Найдет ли он друга здесь, на суку, с пряжкой ремня, рассекшей кожу за ухом, заберется ли на дерево, чтобы его снять?

Нет, невозможно и подумать о том, чтобы причинить близкому человеку такую боль. Но какая несправедливость: безмолвно влачить существование и дальше, только бы не ранить Джорджа Спенсера! Как унизительно сознавать, что шею его от петли спасла не мечта о славе и не страсть к Коре Сиборн, а всего лишь дружба. Какое унижение — и опять неудача, даже в самом конце! Покой в душе Люка сменился привычной яростью, и он принялся в остервенении стегать траву ремнем, вздымая комки грязи, а за его спиной, в ветвях дуба, зашевелилась невидимая птица, встречая рассвет.

* * *

Вскоре после полудня, когда Спенсер, ломая руки, стоял на крыльце «Георга», к гостинице подъехал кэб. Возница открыл дверь, протянул руку за деньгами, и из кэба, придерживая изувеченную ладонь, вышел Люк. Черные волосы его стояли дыбом. Спенсер заметил отсутствующий взгляд, покрасневшие белки глаз, царапину на щеке, как будто тот упал, и праведный гнев его тут же улетучился.