Читать книгу - "Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи - Чарльз Кловер"

В Советском Союзе практически никто геополитикой не занимался. Анализ такого уровня оставался исключительно в ведении ЦК. При компартии все прочее запрещалось, подавлялось. Разговоры только на кухне, с друзьями, под водку. А если органы узнают, примут меры. И вдруг мы получили свободу говорить что захотим».

Академия – основной институт подготовки кадров для советской, а затем российской армии, но для Родионова это назначение было унизительным: на пике карьеры он командовал 40-й армией в Афганистане, затем Закавказским военным округом. Но в апреле 1989 года потерпел профессиональный крах: по приказу Родионова советские десантники атаковали демонстрацию сторонников демократии в Тбилиси. Двадцать один человек погиб – большинство затоптали в панике, но нескольких солдаты забили насмерть дубинками и саперными лопатками. Этот инцидент повесили на Родионова: «Никто не хотел взять на себя ответственность за отданный мне приказ, им требовался козел отпущения, и им оказался я»^[343].

Родионов и в лучшую пору был не слишком высокого мнения о политиках и вовсе утратил к ним уважение после того, как его в расцвете карьеры назначили управлять Академией Генштаба – традиционным «отстойником» для утративших благорасположение военачальников. Боевой генерал, командовавший армиями, низведен до статуса преподавателя, ректора. Тяжелое унижение. Обида на предавших его политиков сочеталась с экзистенциальным кризисом, которым обернулся для него и других офицеров крах Советского Союза.

Так академия превратилась в оплот оппозиции правительству Бориса Ельцина и либеральных реформаторов, в бастион консервативных, реакционных убеждений, где Дугин обрел поддержку и стратегические концепции, а он, в свою очередь, познакомил генералов с идеями европейских крайне правых. Правда, Родионов никогда не порывал отношений с правительством и в 1996-1997 годах занимал при Ельцине должность министра обороны. В академии начались первые эксперименты по объединению крайних правых фанатиков и российского истеблишмента. Дугин и Проханов разрабатывали модель гибридной идеологии, примиряющей с виду взаимоисключающие элементы двух проигрывающих бой идеологий – коммунизма и национализма. Обветшавший словарь монархизма и православия заменялся новыми терминами и оборотами прямиком со страниц дугинского учебника геополитики. «Евразия» начинала принимать очертания – смесь теории Гумилева с пьяным битничеством Головина плюс немалая доза русского фашизма.

«Проханов открыл передо мной путь», – сказал Дугин в интервью 2005 года. Всего за три головокружительных года он превратился из маргинального радикала, члена запрещенной политической организации в лектора одного из самых закрытых учреждений бывшего Советского Союза, допуск в который, очевидно, выдавался органами госбезопасности. Он получил положение, о каком еще несколько месяцев назад ни один диссидент не мог и мечтать, сама мысль показалась бы безумной. «У меня не было социального статуса, и казалось невероятным, чтобы они воспринимали меня как равного или готовы были учиться у меня». Общение с генералами открыло перед Дугиным новые горизонты. С падением коммунизма и официальной идеологии «они совершенно растерялись, утратили концепцию врага. Им требовалось понять, кто теперь враг».

Трудно было бы найти более точное свидетельство конца политики в ее прежнем понимании, рассуждал в то время де Бенуа. Вот он, идеолог одной из самых радикальных правых организаций Европы, идет на встречу с командирами Советской армии.

Это было в конце марта 1992 года. Несколькими неделями ранее де Бенуа получил приглашение от своего друга Дугина – приехать в Москву и кое с кем познакомиться. Есть о чем поговорить. Де Бенуа прислали оплаченный билет на самолет, а также визу.

В московском аэропорту его ждал правительственный автомобиль, черная «Волга» с занавесками на окнах. Его доставили в гостиницу «Украина», которая, словно собор, высилась над рекой, а на другом берегу открывался вид на здание нового русского парламента – Белый дом.

Наутро черная «Волга» подъехала за ним к отелю и пронеслась через центр столицы, мимо кремлевских башен, по широкому проспекту Вернадского на западную окраину города, к похожей на дворец Академии Генерального штаба имени Фрунзе. Там де Бенуа встретил Дугин, он пояснил, что теперь читает лекции в академии, готовящей советских полковников и генералов, которые будут либо командовать отдельными частями армии, либо займут позиции в высшем командовании, то есть собственно в Генштабе. Они шли по тускло освещенным коридорам академии, Дугин открывал одну дверь за другой, из кабинетов выходили генералы и присоединялись к ним. Всего в конференц-зал с ними отправились семь генералов, в том числе генерал-лейтенант Клокотов, начальник кафедры стратегии.

Де Бенуа осенило: чтобы читать лекции в академии, нужен допуск от спецслужб, безупречное прошлое, связи на высшем уровне. Будь Дугин просто дилетантом, ему бы и на парковку заехать не позволили. Значит, у него с этими генералами отнюдь не поверхностные отношения.

В конференц-зале под чай с пирожными начался разговор, и француз мысленно сравнил генералов с сиротами: государство, которому они всю жизнь служили, исчезло в одночасье, без единого выстрела, и никто о нем не печалился. Четырнадцать республик, земли, которые их предшественники, генералы Российской империи, добавили к России, заплатив за это кровью, провозгласили независимость. Цены взлетели до небес, надвигался голод, экономика лежала в руинах.

Менее года назад танки с ревом въехали в центр Москвы, чтобы поддержать переворот. И может быть, эти генералы уже предчувствовали, что годом позже, в октябре 1993-го, их втянут в очередной конституционный кризис. Призрак гражданской войны уже стоял у них перед глазами. Офицерский корпус России гордился победами над Гитлером и Наполеоном, но теперь он капитулировал перед врагом, которого невозможно было одолеть ни отвагой в бою, ни грубой силой. Этим противником было отсутствие противника – и де Бенуа точно диагностировал эту проблему. «Все стратегические концепции основаны на понятии потенциального противника. Сегодня – кто противник?» – спросил Бенуа (запись разговора была опубликована Дугиным в первом выпуске журнала «Элементы»^[344]). Николай Клокотов: «Отвечать придется уклончиво, не называя, как говорится, фамилий. Если государство претендует на собственную роль в мировом сообществе, оно должно определиться и в военной политике. И, развивая свои вооруженные силы, ориентироваться на того, с кем, в принципе, может встретиться на поле боя. Государство, претендующее на ведущую роль, должно ориентироваться на самого сильного».