Читать книгу - "Светило малое для освещения ночи - Авигея Бархоленко"

Город спятил. Торговали и нищенствовали везде. Торговали бы и в храмах, но храмов не было, их спустили прежде. Покупали, чтобы продать. Просили милостыню, чтобы купить. Подавали без жалости. Сострадать было некому. Нищими были все.

У памятника вождю пролетариата прели нереализованные овощи. На овощах размножались счастливые мухи. Сытые облепляли монумент и сбивались в профсоюзы. Монумент отдавал фабрики рабочим, а землю крестьянам. За памятником плескал буржуйский фонтан. Фонтан удивлял непроизводящей работой и убеждал каждого, что воды в городских квартирах нет по его причине. На скамейках дисциплинированно отдыхали семейные евреи, прочие нации семенили мимо с кошелками и авоськами, начинался сезон капустного шинкования и, независимо от времени года, сезон предохранения себя от возможного голода. В забалконных целлофановых презервативах парились на солнце ежедневно пополнявшиеся запасы, защечные мешки взбухали, пролетариат выглядел излишне сытым, но суетился и грозил Москве забастовками. Спираль развития просела вниз, Белое Братство назначило точную дату светопреставления, фальшивые браслеты Деви Марии Христос призывали изменить прежнему Богу и грешить только с ней. Отщепенцев находилось немного, шатких отвлекали конкурирующие буддисты — бритые, боевые и с колокольчиками. Но народному большинству было некогда, большинство чихало на революции и армагеддоны, над городом реял запах помойки, гигантские свалки напирали со всех сторон, а миниатюрные зачинались под ногами, возникли люди покойных ящиков, они обогащали себя отходами и дрались за сношенные тапочки, рухлядь сваливалась в углах комнат, жилье сужалось, форточки захлебывались в потоках встречных миазмов, в человеке прорезались дополнительные легкие, заводы больше не выпускали тормозов, человек сорвался в бреющий полет, смерти больше не страшились, уходящие освобождали жилплощади, их вышнее пение не достигало слуха, солнце светило тускло, по квартирам паниковал полтергейст, печать перемалывала вероучения и магистров магии, но детей все же торопливо крестили и на всякий случай крестились сами, а кто-то в белой рубахе истово сдирал с уцелевших церковных стен натеки семи десятилетий.

Оглушенная Лушка с тоской вспомнила о своей тихой кровати в психиатрической больнице и, борясь с соблазном уснуть от нервного истощения на каком-нибудь газоне, притащила себя к остановке. Но транспорт где-то застрял. Ленивые смотрели в нужную даль и уговаривали появиться свой номер, активные уходили пешком. Лушка вспомнила о выделенной при подземной экспроприации тысяче и, решив, что собственность Мастера может быть принята ею во временное пользование, купила на всю наличность дешевых сигарет в ларьке через дорогу и, вернувшись, стала ждать автобус, радуясь, что осчастливит в больнице дефицитными пачками всех нуждающихся, особенно газетную старушку, которая не раз терпеливо жаловалась на отсутствие курева. Пачки высились на ладони, прижимаясь к тощей Лушкиной груди. Сбоку возник молчаливый мужик, взял верхнюю пачку, сунул почти за корсет две сотенных, надвинулись еще какие-то, совали ошарашенной Лушке преувеличенные деньги, забирали курево и куда-то исчезали. Лушка поняла, что от рынка не скрыться, и опять потащилась к ларьку через дорогу, изумляясь, что столь многие не желают сделать сотни шагов для самообеспечения и отваливают за свое малое удовольствие и удобство столько, будто у каждого в подземелье скончался собственный аббат Фариа.

Впрочем, на деле навар оказался не слишком велик, получилось всего на две пачки больше. Это вызвало в Лушке какое-то сомнение и даже, можно сказать, неудовлетворенность, ибо в размахе переплат крылась возможность значительно большая, но ощутимо она проявилась лишь с третьего захода, когда капитал удвоился. Сделав еще несколько черездорожных перебежек, Лушка уже овладела состоянием в шестнадцать тысяч, а пачки перетаскивала уже в коробках, закупая товар несколько дальше, так как напротив он кончился, а за то, что дают много и с коробкой, пришлось положить тысячу сверху, она нашла это справедливым, ибо ей тоже оказывали услугу.

Увеличившись, деньги потребовали к себе иного отношения. Они больше не захотели тратиться на каких-то шизофренических больных, а напомнили Лушке о своем настоящем хозяине. И Лушка, не истратив из них даже на пирожок, потащилась в трудную даль к подземному переходу, а если Мастера там не окажется, то придется к нему домой, не обязательно совсем наверх, а хотя бы до почтового ящика.

Но Мастер в переходе оказался, опять с плакатом о начальном капитале и с другой спортивной сумкой, постарше и поплоше, но вполне надежной и привешенной прямо на шею на новом собачьем поводке.

Лушка молча остановилась перед ним.

Мастер откинулся головой к мраморной стене, будто схватил неожиданный удар.

— Вот… — пробормотал он и улыбнулся растерянно.

Лушка оттянула обшлаг рукава и стала вытряхивать из него размокшие купюры.

— Ты что?.. — рванулся Мастер, внезапно побелев.

— Я тебе должна, — напомнила Лушка. — За костюм.

— Нет, — воспротивился Мастер и, запустив руку в суму, попытался отделить чистое от нечистого.

Лушка отступила.

— Это твои. — Она попыталась прозвучать убедительно, но не получилось, Мастер все шарил в сумке. — Твои, — повторила Лушка, и он наконец на нее взглянул. — Когда сегодня тебя раскулачивали, мне досталась тысяча. Случайно. Я побегала с «Примой» — и вот…

Мастер опустил глаза. Сегодня был понедельник, и ему не везло. Он поправил собачий поводок на шее.

— И как они это терпят? — пробормотал он.

— Кто? — не поняла Лушка.

— Собаки, — сказал Мастер.

— Привыкнешь, — сказала Лушка. Она сделала шаг назад.

— Нас закрыли, — не глядя на нее, произнес Мастер.

— Как? — изумилась Лушка. Ей мгновенно стало жаль тренированных парней, истоптанных ковров и родную немощную батарею под широким окном.

— Мы больше не смогли платить за аренду помещения, — ровно произнес Мастер. — А дискотека может.

— Как — дискотека?

— Теперь там дискотека.

Лушка шагнула к Мастеру и встала рядом.

— Я не знала, — сказала она.

— Я хочу купить подвал, — сказал Мастер. — Остальное мы сделаем сами.

— А подвалы уже продают?

— Теперь всё продают.

— И ты думаешь, что этого, — она ткнула в сумку, — что этого хватит?

— Конечно, нет, — усмехнулся Мастер. — Но мы печем хлеб. — Лушка вопросительно ждала. — Мы купили пекарную установку. По случаю. Хозяина кокнули, жене не нужно.

Лушка нахмурилась.

— Кокнули?

— Сейчас это бывает, — спокойно сказал Мастер.

— Значит, могут и вас?

— Необязательно, — сказал Мастер.

— Я не знала, — опять повторила Лушка.

Мастер помолчал. Лицо его перестало быть напряженным.

— Мне сказали, что ты уехала.