Читать книгу - "Гений - Алексей Слаповский"

Валентина с горечью любовалась, хоть и не подавала виду, умным и красивым молодым мужчиной, который так умело ведет разговор, а Наталья окончательно осердилась. У нее не было советской молодости, было советское детство, но вполне счастливое. Как многие, кто толком не пожил при социализме, она имела стойкое и ничем не подтвержденное, но и не требующее подтверждения, фантомное представление о социализме как строе, при котором порядка было намного больше.

– Администрация, – отчеканила она, – отвечает за соблюдение порядка и морального недопущения, так как гостиница является общественным местом, поэтому не тычьте мне в глаза этой вашей ерундой, а имейте совесть! Вас тоже касается, – повела она головой в сторону Светланы.

Но теперь Светлана раздумала уходить. Она, как и Геннадий, терпеть не могла административного произвола.

– Послушайте, – сказала она, тоже, как и Геннадий, улыбаясь, – вы же сами понимаете, что все это чепуха. Оформите меня, у меня с собой паспорт, и не будет никакого морального недопущения!

Они переглянулись с Геннадием, одобряя друг друга.

Обе женщины возмутились, чувствуя, что над ними издеваются.

– Полицию вот вызовем, поговорите тогда! – пригрозила Валентина, заодно подсказывая Наталье, что нужно делать.

Наталья не хотела вызывать полицию, выносить сор из избы, она не любила конфликтов и скандалов. Но очень уж была обижена на Геннадия и Светлану – за то, что суют ей под нос правила, которые она знает лучше их, за то, что явно хотят выставить ее провинциальной самодурствующей начальницей, а она, между прочим, всю Цветаеву наизусть знает, за то, что молоды и красивы, за то, что любят друг друга и ничего не боятся, ничего не стесняются.

И она сказала:

– И вызовем. Ждите!

Валентина вместе с Натальей спустились в вестибюль. Наталья, включив кофеварку, резко и нервно нажимала на кнопки, задавая режим.

– Кофе будешь? – спросила Валентину.

– А звонить?

– Подождем. Если не дура, сама уйдет. Обнаглели вконец. И все правила знают! Помнишь, на прошлой неделе из двадцать второго мужчина люстру разбил и отказывался платить?

– Еще бы, полдня осколки выметала.

– Я ведь конкретно объяснила: раздел четыре, пункт двадцать шесть, вот. – Наталья выхватила из стола изрядно потрепанную брошюру, пролистала, нашла и прочитала вслух: – «Потребитель в соответствии с законодательством Российской Федерации возмещает ущерб в случае утраты или повреждения имущества гостиницы, а также несет ответственность за иные нарушения!» Что, не ясно?

– Если кто дурак, тому все неясно.

– Вот именно!

– А иные нарушения, это что? – спросила Вален тина.

– Да все остальное. Любое безобразие, включая это! – Наталья ткнула пальцем вверх.

Они выпили по чашке кофе, ждали.

Светлана не вышла.

– Ну ладно, – сказала Наталья.

И позвонила в полицию.

Дежурным в отделе был лейтенант Россошанский. Наталья объяснила ему:

– У нас тут самовольное вселение, а уходить не хочет, пришлите кого-нибудь.

– Из москвичей кто-то? – поинтересовался Россошанский, опасаясь вляпаться в неприятную историю: кто знает, кто у них кто, у этих москвичей, нарвешься на непредвиденную важную персону, оправдывайся потом.

– Да наша, Светка Зобчик! Выучилась на журналистку и наглеет теперь. У меня приличная гостиница, а не притон какой-нибудь.

– Хорошо, понял.

– Что понял?

– Все понял.

– Так приедете или нет?

– Ждите, – ответил Россошанский и пошел докладывать Мовчану, который, несмотря на поздний час, был у себя. Лейтенант понимал, что все, связанное со Светланой, майору интересно, несмотря на личное тяжелое горе.

А Мовчан сидел в кабинете потому, что боялся идти домой, к жене.

С сыном все получилось, они, заметив погоню, сумели оторваться, рванув сначала поперек всех светофоров, потом свернув на проселок, в лесок, потом оврагом, а дальше до самого Грежина полями и буераками, без дорог, не рискнув заехать за машиной Мовчана, оставленной у милицейского поста. Выручат ее как-нибудь потом.

Мовчан не знал, что, если бы Колодяжный захотел, он догнал бы его в два счета – организовал бы перехват, взяли бы и майора, и сопровождающего его ополченца, и трех милиционеров-предателей. Лещук именно этого и ждал, ерзал на сиденье «хаммера», высовывался, азартно кричал:

– Не уйдут, гады!

Но, в отличие от него, Олександр Остапович умел одновременно и действовать, и думать.

И вдруг приказал остановить погоню.

Лещуку было так досадно, что он сказал Колодяжному почти обвиняюще, нарушая служебный этикет:

– Может, конечно, я чего-то не понимаю, но нехорошо получается. Дали выкрасть вещественное доказательство в виде трупа, а потом вообще отпустили.

– Не дали выкрасть, а позволили, – спокойно поправил Колодяжный. – Не отпустили, а спланировали их уезд в Грежин. Объяснить зачем?

– Хотелось бы.

– Ладно. Но между нами. В Грежине зреет сепаратизм. Внешних признаков мало, спецоперацию проводить – нет повода. То есть не было. А теперь есть. Потому что в Грежине укрываются трое милиционеров, пособников сепаратистов и явных сотрудников российской стороны. Хотя, скорее всего, это третьяки. Которых явно поддерживает опять же российская сторона. Теперь туда хоть дивизию посылай, никто не удивится. Нет, в самом деле, вы рейды тут устраиваете, вооруженные налеты на больницы, а мы будем это терпеть?

И опять восхитился Лещук умом Колодяжного и мысленно пообещал себе побольше читать и думать, чтобы достичь таких же высот, как Олексанр Остапович. Ведь этот человек прямо у него на глазах, без особых усилий, только грамотной фантазией мысли, превратил частный случай в масштабное событие государственной значимости, которое еще не состоялось, но обязательно состоится.

Мовчан же, сердечно распрощавшись с Веней Вяхиревым, сержантом Евдохой и старшиной Таранчуком, поблагодарив их, отнес вместе с Евгением сверток с останками сына в частную автомобильную мастерскую Мусы Халилова, где тот был и хозяин, и работник. Муса уже кончил работать, был дома и готовился ужинать, но, узнав, в чем дело, отложил ужин. Мовчан попросил его сделать цельнометаллический гроб. Запаять туда Степана так, чтобы мать не смогла увидеть.

– Цинковые гробы делают, но ты столько цинковых листов не достанешь, а мне бы к утру.

– Цинковые делают для перевозки и чтобы вскрыть можно было, – объяснил Муса. – Цинк мягкий, если надо, взрезал, посмотрел, а обратно запаять – пять минут. Я тебе из нержавейки сделаю, хочешь? Есть у меня полосы – как раз подойдут.

– Ладно, спасибо. Только размером сделай не как… Ну, сам видишь. А в натуральную величину.