Читать книгу - "Якоб решает любить - Каталин Дориан Флореску"

Рядом с ним стояла стройная светловолосая девушка, я уже не раз замечал, что она украдкой поглядывает на меня на улице.

— Моя дочь, — представил ее Зеппль и подтолкнул вперед. — Я велел ей прийти, чтобы ты посмотрел на нее. Она у меня красивая, хозяйственная и жениха присматривает. Так ведь?

Он положил ей руку на плечи, и она кивнула, опустив глаза.

— Тебе тоже в самый раз жениться. Дальше тянуть нельзя, — продолжил Зеппль. — Как жалко, что Сарело себе ваш дом захапал. Его ты уже не вернешь. Я не мог понять, что твой папаша нашел в этом цыганенке, пока не узнал про золото. — Он провел носком ботинка по карте. — Ну что, Якоб, ты с нами? Что решил твой отец, мы знаем, но меня это нисколько не огорчило. Он никогда не был по-настоящему одним из нас. Просто объявился здесь как-то, словно из ниоткуда. Но вот ты нам нужен. Обертин должен быть с нами. Там у тебя будет вдоволь земли, да и жена найдется. — Он подмигнул мне и шепнул на ухо: — Если уже не нашлась. — Потом он повернулся к дочке и подбодрил: — Ну, скажи-ка Якобу, как тебя звать-то.

— Йоханна, — произнесла она и посмотрела на меня.

— Йоханной зовут, и все остальное тоже в порядке, — добавил кабатчик.

Он отослал ее домой, панибратски положил мне руку на плечи, как будто мы уже были связаны каким-то обещанием, и подвел к остальным.

— Теперь надо решить, как быть с церковью, — сказал торговец лошадьми.

Долгое время все носились с мыслью разобрать церковь и увезти с собой вместе с алтарем, дарохранительницей и колоколами. Но эта задача казалась нам слишком сложной, и на ее выполнение требовалось слишком много времени. К тому же чиновники не желали давать разрешение на выезд поезда с целой церковью. И тут торговцу, который регулярно ездил в Темешвар по этому поводу, не хватило бы на взятки никаких денег. Как будто коммунисты сами не были заинтересованы в том, чтобы все церкви исчезли. Никто не хотел рисковать головой из-за какой-то церкви, хотя из-за целой деревни уже почти готовы были рискнуть.

В итоге решили оставить церковь, а также малый и средний колокола. Но большой колокол надо было забрать во что бы то ни стало. Он звонил, когда умер Фредерик, и потом — по многим другим. И он должен звонить тем, кто умрет в будущем. Предложение взять с собой кладбище — положить всех покойников в новые гробы и отвезти в Лотарингию — было отвергнуто. Больше всех этому обрадовался священник Шульц.

Однако поскольку многие запротестовали — те, кто не хотел расставаться со своими предками, — собрание решило не принимать решения. Желающие могли вскрыть могилы и забрать то, за что были в ответе веками или всего несколько месяцев. Но предоставлять им лишнее место в вагоне никто не собирался. Пассажиры с мертвецами должны были ехать тем же классом, что и пассажиры без мертвецов, никаких поблажек.

Затем конноторговец сообщил, что поедет в Темешвар. Надо было выяснить, получим ли мы обещанные поезда, и если да, то сколько.

На улице кабатчик Зеппль протянул мне руку:

— Договорились?

Я неуверенно пожал его руку, но ничего не ответил.

Всю следующую неделю люди ждали возвращения торговца лошадьми. Ждали во время работы и ложась вечером в постель. Подолгу смотрели на дорогу из Темешвара и, когда колокол умолкал, отмерив час, ждали, когда он ударит снова. Одна и та же мысль поселилась в их головах. Опасение остаться дома навеки чужим сменилось новым страхом: на новом месте, о котором ничего не известно, даже как произносится его название, опять же оказаться всего лишь чужаком.

Чтобы подготовиться к переезду, некоторые стали забирать своих мертвецов с кладбища и переносить их домой. Однажды я встретит на улице Йоханну, и она как раз несла такую коробочку.

— Кто у тебя там? — спросил я.

— Бабушка.

Йоханна была фигуристой и крепкой для своих лет, а губы ее — упругими и сладкими — в этом я не сомневался, — как персики в нашем саду. Она шла уверенной походкой, и от движения ее бедер могла закружиться голова.

— Твой отец на кладбище? — опять спросил я.

— Да, все там: мать, отец, дедушка.

Когда она направилась дальше, я остановил ее.

— Ты тоже хочешь, чтобы я поехал?

Словно отвечая на мой вопрос, Йоханна подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. От ее девичьей робости не осталось и следа. Глаза ее просияли, а на щеках вдруг появились ямочки. Наконец она выпалила:

— Конечно, я этого хочу, Якоб Обертин.

Тем же вечером главный колокол с большим трудом спустили с колокольни и подготовили к перевозке. Вскоре два оставшихся колокола зазвонили, возвещая наступление ночи, но их звук оказался слабым и фальшивым. Как померкшая слава, какой никто не пожелал бы. Как бой только одной литавры. Как унылое предчувствие полного краха. Наша церковь лишилась голоса.

На следующее утро торговец наконец-то вернулся. Мы собрались вокруг него перед церковью, там же, где когда-то стояли русские грузовики, где священник Шульц заставлял деревья говорить голосом Велповра и где отец произнес свою речь.

Торговец объявил:

— Долгое время мы сомневались, что нам позволят уехать. Я даже боялся, что меня арестуют. Но нам повезло — в конце концов они приняли мое предложение. Нам дадут три поезда. В день отъезда офицер привезет нам паспорта. Для этого нашему бургомистру еще следует послать им список всех имен. И заявление. Все должно выглядеть так, будто это бургомистр желает нашего выселения, чтобы наше место заняли румыны. То есть нам придется его еще немного подмазать, но с этим мы тоже справимся.

— И когда же мы отправляемся? — спросили из толпы.

— В середине мая. Через две недели, стало быть. Вам хватит времени, чтобы попрощаться.

Кто ожидал ликования, тот был разочарован. Люди молча разошлись по домам.

* * *

В наших с отцом отношениях царил покой, причиной которого было нечто большее, чем просто выдержка или ожидание. Работали мы сосредоточенно, один знал каждое движение другого. Когда почва оттаяла, начались весенние полевые работы: мы посеяли кукурузу и первый раз удобрили пар под озимую пшеницу. Отцу нравились моя сила и ловкость. Иногда я чувствовал на себе его довольный взгляд.

Когда какой-нибудь груз был ему не под силу, я нес за него. Когда телега увязала в грязи, я выталкивал ее. Отец же, в свою очередь, пока мать готовила или прибиралась в жилище, показывал, как разбирать и собирать часы и фотоаппараты. Когда работа заканчивалась, он посылал меня к соседям за добавкой. Все соседи уже когда-нибудь приносили нам тот или иной прибор на починку. Я возвращался с кучей вещей, отец ликовал и сразу принимался за работу, приговаривая: «Может, когда-нибудь мы сможем этим зарабатывать. Не вечно же нам в коровьем дерьме ковыряться».

Казалось, его нисколько не заботит, что скоро половина деревни переедет, он строил новые планы. Он уже видел себя коммунистом, часовщиком в Темешваре, поскольку даже он понимал необходимость переезда из опустевшего села. Не успела еще закончиться эта жизнь, а он уже грезил о новой.