Читать книгу - "Генри и Катон - Айрис Мердок"

Катону казалось, что он уже много и долго путешествует по комнате. Ощущение замкнутого пространства ушло. Он не ожидал, что стол окажется в этом месте, и теперь не представлял, где находится кровать. Он ощупал поверхность стола, потом, опустившись на четвереньки, пол под столом, надеясь найти свечу и спички, но их там не оказалось. Двинулся дальше и стукнулся головой о другую стену. Протянутая рука натолкнулась на дверь туалета. Он ополз ее и почувствовал, что оказался внутри туалета. То и дело ладони касались чего-то мягкого, ускользающего, наверное, насекомых. Стены были холодные, сухие и гладкие. Поднявшись на ноги, он вышел из туалета, двинулся дальше и тут же стукнулся вытянутым кулаком о другую стену. Осторожно пошел вдоль нее, потом упал, натолкнувшись на кровать. Опустился на колени и стал шарить под ней, ища свои туфли, но их там не было. Встал и, пошарив вокруг, нашел брюки и снова лег. Он лежал, вслушиваясь в тишину, но слышал только свое дыхание. Потом показалось, что он услышал какой-то слабый, отдаленный гул, просто легкое сотрясение почвы. Машина? Подземка? Отдаленный звук не доставил облегчения, а заставил с неожиданной ясностью осознать, что он находится невесть где, схвачен, спрятан где-то в Лондоне, в каком-то немыслимом, по-видимому, огромном и запутанном лабиринте убежища, в чьей-то ужасной тайной тюрьме. Кто бы ни приспособил это помещение для своих целей, продумал все: ни окон, наверное, звуконепроницаемое, без единой щели, в которую можно просунуть хотя бы палец.

Он лежал, глядя вверх в густой удушливый мрак и стараясь сдержать стонущий ужас в душе. Когда они получат деньги, думал он, они убьют его и Красавчика Джо тоже. Он достиг конца своего жизненного пути, и никто никогда не узнает, что с ним случилось и что он пережил в этот момент. Все, что он может сейчас, единственный его долг — это оставаться самим собой, сохранять бесполезное чувство собственного достоинства, что-то, что составляет только его суть. В мире остались только он и его восприятие себя.

Мысли его закружились, проектор сознания послал на экран тьмы яркие цветные образы, и он с невероятной четкостью увидел Брендана Крэддока, сидящего в халате у двери и пытающегося не дать ему уйти. Увидел отца у себя кабинете в Пеннвуде, листающего страницы в свете настольной лампы. И почувствовал светлую пронзительную печаль по нему. По тем двум дням, когда сделал отца счастливым.

В проулке было темно. Генри легко толкнул ногой калитку, которая беззвучно отлетела назад, заставив его отскочить. Потом замер, ослабев от страха; бешено колотилось сердце. Он нервно пробежал пальцем по верху кейса. Он перевязал его веревкой, но постоянно проверял, опасаясь, что тот невзначай откроется и деньги разлетятся вокруг. Стояла тишина, лишь в отдалении слышался приглушенный шум машин. Он ступил во двор, чувствуя под ногами грязь и камни. Двинулся в темноту, не позаботившись закрыть калитку. На фоне красноватого лондонского неба чернел строй безлюдных домов без единого огонька в окнах.

Он различил впереди сарайчик, его распахнутую дверь и черное нутро. Было около часа ночи. Генри так мутило от страха, что, того и гляди, стошнит. Он не осмеливался поставить кейс на землю. По пути сюда он был уверен, что его остановит полиция или ограбят другие, не связанные с этим делом бандиты. Сменил два такси, потом шел пешком, таща здоровенный кейс. Любому ясно — преступник.

Не надеясь на помощь, живя последние дни как в дурном сне, он никому ничего не сказал. Вернулся в Лэкс-линден со Стефани, терпеливо снося ее замешательство и страх. «Это из-за той девчонки, Колетты, ты хочешь увидеться с ней». Генри, угрюмому от снедавшей его тревоги, было не до ее переживаний. «Думай, что хочешь, если не веришь моим словам!» Всю дорогу Стефани плакала, и он, не в состоянии говорить с ней, думал с болью в сердце: он взял на себя ответственность за нее и сделает ее счастливой — но боже! Как все осложнилось сейчас, каким стало ужасным. А каким счастливым он был всего несколько дней назад, когда казалось, что не существует никаких проблем! Когда они приехали в Холл, Стефани с головной болью скрылась в своей комнате.

Разумеется, от матери не укрылось его удрученное состояние, но Герда, заметив покрасневшие глаза Стефани, приписала это ссоре между ними и лишних вопросов не задавала. Генри, скрипя зубами, терпел ее довольные любопытствующие взгляды. Между тем пришлось встретиться с Меррименом и объяснять тому, верой и правдой служившему их семейству, что ему необходима крупная сумма денег наличными, немедленно и чтобы об этом никто не знал. Мерримен явно изумился, но принял это молча и выполнил задание с нервной аккуратностью. Сделал несколько телефонных звонков, объяснил, представил бумаги. Генри даже не пытался вникать в подробности. Главное он понял: деньги он сможет получить на следующий день в Лондоне. Он вернулся в Холл. Стефани была все еще наверху и попросила, чтобы ужин ей принесли в постель. Генри поднялся к ней.

— Стефи, дорогая, что с тобой, ты и впрямь заболела?

— Это все та девчонка, она виновата.

— Что за чушь! Послушай, Стефани, тебе нужно быть сильной и храброй и помогать мне в жизни. Я тоже боюсь, всякая ерунда пугает меня! Мы должны помогать друг другу, ты доведешь себя до того, что разболеешься.

— Ты придешь ко мне ночью?

— Нет, здесь это невозможно. Я буду недалеко. Буду думать о тебе. Постараюсь увидеть тебя во сне.

— О, милый… мы поженимся, правда?

— Да, и я буду всегда заботиться о тебе. Только не нервничай по всяким пустякам. Завтра вернемся в Лондон.

Однако утром Стефани не захотела уезжать с ним, сказала, что хочет остаться в Холле. Полный страха перед предстоящим, Генри не возражал. Сказал, что съездит и вернется. Герда, приняв на себя командование, велела Стефани оставаться в постели, принесла градусник, заговорила о враче. Генри поторопился исчезнуть.

Получить деньги, благодаря усилиям Мерримена, оказалось проще, чем Генри ожидал. Наделе то, что он забрал и что сейчас лежало в большом кейсе, составляло только двадцать тысяч фунтов. Сумма куда более скромная, чем требовалась, потому что Генри, осторожничая и борясь с парализующим страхом, никак не мог прямо назвать Мерримену конкретную цифру. Разумеется, он должен как-то с умом поторговаться. Глупо отдавать всю сумму сразу. Надо передать достаточно, чтобы уверить их в серьезности своих намерений, но и не слишком, чтобы они, удовлетворившись полученным, не расправились тут же с Катоном. Необходимо потребовать доказательств того, что Катон жив. Необходимо настоять, что остальные деньги они получат, только когда освободят Катона.

Но как он может настаивать, как может торговаться с подобными людьми?

В Лэкслиндене Генри нашел в мусорной корзине обрывки прежних писем Катона. Сомнений в подлинности почерка не осталось. Собственно, он и не сомневался, что письмо с просьбой заплатить выкуп написано Катоном. Придется выполнять требование. И в полицию обращаться он всерьез не думал. В его пугливом воображении мгновенно нарисовались последствия этого, упомянутые в послании Катона. Он не мог слепо подвергнуть опасности жизнь друга. А если совсем уж откровенно, то он не мог жить всю жизнь в страхе ужасной мести. Он представить себе не мог, что страх обретет над ним такую власть и сделает его своим рабом.