Читать книгу - "Аптекарь, его сестра и ее любовник - Сандра Браун"

Лилли видела, что с каждым выдохом завитки пара, в превращалось ее дыхание, становятся все тоньше.

Она промерзла до костей, но у нее не осталось ни сил ни воли, чтобы подняться и подбросить новое полено в тлеющие угли. Какой смысл?

Она была не из тех, кого преследуют навязчивые мысли о смерти, об умирании, не из тех, кто своими тревогами и страхами приближает кончину. Но смерть Эми неизбежно: заставила ее задуматься о переходе от одной формы жизни! к другой. Она ни минуты не сомневалась, что другая форма жизни существует. Та нежная и прелестная звездочка, излучавшая энергию и сияние жизни, которая была ее дочерью, не могла просто так исчезнуть, погаснуть, прекратить существование. Эми просто перешла из одного измерения, управляемого законами физики, в другое — в царство духа.

Эта вера в царство духа помогла Лилли пережить утрату. Но переход из одного мира в другой вызывал у нее мучительные раздумья. Как совершила его Эми? Может быть, она перенеслась с легкостью, плавно скользя в облаке света? Или ее переход был мучительным и страшным?

Именно в ту пору Лилли начала задумываться о своей собственной смерти. Будет ли переход легким для нее? Или тяжелым? Но лишь в самых страшных своих кошмарах она умирала от удушья в одиночестве.

Что ж, по крайней мере, она уйдет, зная, что Синего поймают. Пока силы не покинули ее окончательно, она взяла острый кухонный нож и вырезала на дверце одного из кухонных шкафов: ТИРНИ = СИНИЙ. Она могла бы оставить записку на одном из пустых чеков, но листок могли бы и не заметить в суете, которая наверняка поднимется, когда ее тело обнаружат и будут выносить из коттеджа. Нет, так надежнее.

Тирни.

Одно лишь воспоминание об этом имени исторгло дыхание из ее сдавленной спазмом груди. Она негодовала на себя, она чувствовала себя виноватой. С презрением к себе она вспоминала о том, как легко поддалась его чарам в тот день на реке, как жалела в эти прошедшие месяцы о невозможности увидеть его вновь.

С самого начала это удивительное сочетание грубоватой мужественности и душевной тонкости показалось ей неправдоподобным.

Запомни, Лилли: что кажется, то обычно и бывает правдой.

Поздновато она усвоила этот ценный урок, и — увы! — применить его на практике у нее случая уже не будет, но все-таки запомнить стоило. Может быть, и его следовало вырезать на дверце кухонного шкафа, как заключенные оставляют послания на стенах камер?

Но у нее уже не было сил удержать в руке нож. Приступы кашля настолько измучили ее, что она не могла даже сесть. Запас ее жизненной энергии иссяк, не говоря уж о времени.

В умирании было, по крайней мере, одно преимущество: неразрешимые, казалось, вопросы наконец-то обрели ответы. Например, теперь она точно знала, что человек не переходит в мир иной в ослепительной вспышке света. Напротив, смерть подкрадывается как медленно наступающие сумерки. Тьма сгущается незаметно, обозрение сужает постепенно, пока не останется крошечная, как булавочный укол, точка света и жизни.

А потом абсолютная чернота поглощает все.

Лилли отчаянно всматривалась в непроглядную тьму, стараясь разглядеть Эми, но так и не увидела ее. Она вообще ничего не видела. Зато у нее обострился слух, и она услышала доносящийся издалека голос.

Это был голос ее отца. Она играла по соседству, а он звал ее домой:

— Лилли! Лилли!

Я иду, папочка.

Ей нетрудно было вообразить, как он стоит на их крыльце, приложив руки рупором ко рту, и взволнованно зовет ее, пока она не откликнулась и не сказала ему, что возвращается домой.

— Лилли!

Голос у него был испуганный. Он был в панике. В отчаянии.

Неужели он ее не слышит? Почему он ее не слышит? Она же ему отвечает!

Я иду домой, папочка. Разве ты меня не видишь? Разве ты меня не слышишь ? Я же здесь!

* * *

— Лилли! Лилли!

Одной рукой Тирни приподнял ее за плечи, а другой стукнул по спине. Сгусток слизи вылетел у нее изо рта и упал на одеяло, укрывавшее ее. Он снова ударил ее между лопаток и вытолкнул новый сгусток, потекший изо рта. Когда он отпустил ее, она опрокинулась обратно на диван. Ее голова безжизненно склонилась набок.

Тирни сорвал с себя перчатки и стал хлопать ее по щекам, успокаивая себя тем, что лицо у нее теплое. Это его рука была холодна, а не ее посеревшая кожа.

— Лилли!

Он дернул «молнию» на кармане куртки, в котором спрятал мешочек с ее лекарствами, бархатный зеленый мешочек, расшитый бисером, в точности, как она описала. Когда он распустил горловину, пузырек с таблетками упал на пол и куда-то закатился, но он не стал наклоняться: его в первую очередь интересовали ингаляторы. Тирни лихорадочно просмотрел этикетки. С таким же успехом инструкции могли быть написаны по-гречески.

Из ее объяснений он помнил, что один из ингалятора предотвращает приступы, а другой обеспечивает незамедлительное облегчение пациенту, страдающему тяжелым припадком. Но он не знал, который из них для чего предназначен.