Читать книгу - "Я была Алисой - Мелани Бенджамин"

— Однако историю он в итоге написал для меня, — напомнила я с легкой улыбкой.

Ина метнула в меня гневный взгляд и поджала губы.

— О! Как все это очень интересно! — Мисс Кимболл что-то бешено строчила в записной книжке. — И историю об Алисе он рассказал на одной из тех прогулок?

— Да, именно так.

— Вам нравится девочка в книге? — улыбнулась мне репортерша. Ее лицо лоснилось от пота, и я подумала, что шерстяная одежда в майский день не слишком удачный выбор.

— Я… то есть… — Вопрос застал меня врасплох. Проклиная себя за то, что не предвидела его, я вынуждена была солгать: — Вообще-то я об этом никогда не задумывалась.

— Не задумывались?

— Нет.

— Но когда читали сказку, разумеется, видели в этой девочке себя…

— А я — сестра, сестра, сидящая на берегу. Запишите это, — снова вмешалась Ина, указывая взглядом на застывшую в ожидании руку мисс Кимболл.

— О да, конечно. — Репортерша, опомнившись, с виноватым видом сделала запись в блокноте.

Как я могла ей признаться, что я — по-видимому, единственная из всех грамотных людей — не прочла книгу полностью? Как я могла признаться, что понятия не имела, действительно ли я — это Алиса из книги, или действительно ли Алиса — это я? Ибо пока мы жили с Алисой, изо дня в день взиравшей на меня из Зазеркалья, я никогда не решалась спросить ее, насколько мы похожи — или, наоборот, не похожи.

Однако некоторые факты, некоторые итоги мне были очень хорошо известны. Когда мистер Доджсон сочинил эту сказку, мне исполнилось уже десять лет, тогда как Алисе в книжке — семь: как раз тот возраст, в котором мистер Доджсон фотографировал меня в образе попрошайки. Мое имя благодаря книжной Алисе обрело бессмертие, но разве моя душа, мое сердце, только пробуждавшееся тогда, не продолжали жить в босоногой, оборванной девочке с торжествующим блеском в глазах? Разве не в этом было наше истинное сотрудничество? Сколько раз он спрашивал меня в письмах, помню ли я, как на его глазах валялась в траве?

Я жила и в сказке, и на фотографии, навечно оставшись той семилетней девочкой, которая, однако, была не ребенком.

Однажды Ина уже предупреждала меня, что я когда-нибудь стану слишком взрослой для мистера Доджсона, но я отказывалась в это верить. «Да будем мы счастливы», — сказал он в тот день, и мне показалось, мистер Доджсон говорил о…

— Миссис Харгривз?

— Простите. — Я тряхнула головой, вспоминая, на чем мы остановились и кто я сейчас. — Что вы сказали?

Но мисс Кимболл молчала. Ко мне обращалась Мэри Энн. Она стояла передо мной, мертвенно-бледная, со струящимися из глаз слезами. Открыв было рот спросить, не больна ли она, я заметила ее протянутую руку… и конверт в ней.

— Нет! — услышала я словно со стороны свой громкий и страшный голос. Я снова и снова отрицательно качала головой, тогда как тело окоченело. Застыло во времени. Я отказывалась брать конверт. Если я не возьму его, если не открою, то не узнаю, что там.

Наконец я услышала с трудом доходивший до меня голос Ины, зовущей Реджи. Она вскочила и очень быстро, гораздо быстрее, чем я могла себе представить, побежала в гостиную.

— Прошу вас, миссис Харгривз, — умоляющим тоном проговорила Мэри Энн. — Прошу вас, мэм. — Она все-таки вручила мне конверт — просто сунула его в мою руку, — после чего, всхлипывая, неверным шагом направилась в дом.

Я похолодела. Весеннее тепло сменилось ледяным ветром, пронизавшим все мое существо. Трясущимися руками я пыталась разорвать конверт. Кое-как я все же с ним справилась. Пальцы онемели и не чувствовали бумаги. Теперь мне предстояло прочитать это. Прочитать короткое и казенное извещение, отпечатанное жирным шрифтом: С прискорбием сообщаем Вам, что Ваш сын, капитан Алан Ниветон Харгривз, погиб во время боевых действий.

— Нет, — произнесла я на сей раз гораздо тише, покорно.

Передо мной был Реджи. Встав на колени, он хватал меня за руку, пытаясь вытащить телеграмму из моих пальцев, но я упорно ее не выпускала.

— Что? Что это? — По его багровым щекам уже бежали слезы. Он тряс мою руку, крепко, до боли хватал меня за плечо. Впервые он сразу понял, что произошло. У него не имелось времени подготовиться к случившемуся, но я поняла, что Реджи был готов. Он уже давно, долгие месяцы был готов ко всему.

Как и я. Но от этого пережить такую новость оказалось ничуть не легче. Она ударила меня волной, настолько мощной и быстрой, что я задохнулась. Что-то стучало мне в грудь, какой-то тяжелый, злобный кулак ударял в меня, бил в мои легкие. И это что-то оказалось моей собственной рукой со все еще зажатой в ней телеграммой.

«Папа оплакивал мальчиков. Мама плакала по Эдит» — эти слова не имели для меня смысла и все-таки снова и снова звучали в моей голове, которая вдруг запульсировала от боли.

Но нет, ко мне те слова не относились. Я вспомнила, как в последний раз обняла Алана, тогда еще не зная, что действительно обняла его в последний раз, и мои руки заныли от этого воспоминания, слезы полились из глаз, и даже сквозь боль мне отрадно было сознавать, что я не как моя мама — я могу плакать по собственному сыну, своему ребенку…

Кто-то тоже плакал. Это был Реджи. Он сжал мое лицо своими руками, своими огромными сухими лапищами. Он звал меня:

— Алиса, Алиса, помоги, я не могу этого вынести.

И я сквозь слезы увидела этого мужчину, мужа… его отца. И я знала, что Реджи говорит правду — он не в силах вынести подобный груз. Его лицо, его бесхитростное, простодушное лицо, на котором горе прочертило тысячи морщин, было обращено ко мне, он нуждался во мне…

Он говорил, что из нас двоих я должна быть сильнее. Как мама.

И я подняла глаза, хотя Реджи стоял передо мной на коленях. Рядом, возле стеклянных дверей, ждали слуги. Одна Мэри Энн плакала, другая качала головой, но все они смотрели на нас. На Реджи, который у них на глазах, как античная статуя, буквально разваливался на куски. Они смотрели на наше горе, на то, что никому нельзя видеть.

— Уйдите! — закричала я. От злости во мне прорезался голос. Я вскочила на ноги, сделала шаг по направлению к ним, размахивая рукой с зажатой в ней телеграммой, как оружием. — Оставьте нас! — Мне удалось сдвинуть Реджи с места, так что я оказалась между ним и домом. Потом я обхватила его руками, защищая от любопытных глаз, ибо не могла позволить им видеть мужа в таком состоянии. — Оставьте нас, — прошептала я, а Реджи, рыдая, обвил меня руками за талию.

Так я стояла, прижимая его к себе и гладя по голове. Мои собственные слезы высохли, так и не успев пролиться. Я шептала успокаивающие слова, даже не слова, а звуки и вздохи, ибо это было все, что я могла ему дать, но я знала, что этого довольно.

Вдруг я почувствовала некую первобытную силу, заполнившую меня с головы до ног, которые внезапно показались мне корнями деревьев, крепко державшими меня на земле. Я превратилась в могучий дуб, густой листвой укрывавший от всех своего мужа, дававший ему место для скорби. Я не подведу Реджи. Я буду его защищать, я буду сильной ради него, я смирюсь с потерей сына, как моя мама, как все матери Англии. Это случилось со мной, как я и предвидела… Разве я не знала, что шанса выжить, пройдя через две войны, просто нет? Но я буду сильной, я должна быть сильной, потому что это нужно Реджи. Я так часто подводила его, что больше не могу позволить себе ничего подобного.