Читать книгу - "Браззавиль-бич - Уильям Бойд"

Самолеты появились снова, теперь они шли медленнее и на большей высоте. На этот раз я ясно увидела их: серебристые МиГи с каплеобразными баками под крыльями. Они зашли на вираж, сделали еще один круг над нами и улетели.

Илидео сказал, что они нарочно летают так низко. Звук заставляет людей, особенно детей, инстинктивно выбегать из домов. В этом районе много брошенных деревень, объяснил он, и летчики не хотят тратить бомбы или снаряды на пустые дома.

Остаток дня мы просидели в помещении, боясь выходить наружу. Если бы МиГи приблизились с другой стороны, пилоты могли бы увидеть нас, лежащих на веранде в ожидании сумерек. Я подумала об Усмане и спросила себя, участвовал ли он в этом полете. Что, если бы я выскочила наружу, помахала ему рукой. Меня пробрала дрожь, я почувствовала себя несчастной. Впервые «работа» Усмана предстала передо мной в своей жестокой реальности.

В комнату вошел Ян. С каждым днем он оживлялся, становился активнее. Он сказал, что разговаривал с Илидео и остальными. И ему ясно, что они участвуют в какой-то вымышленной войне. Они рассуждают так, словно опорная территория ЮНАМО неуязвима и неприступна.

— Они не имеют представления о том, что происходит, — сказал он почти с негодованием в голосе. — Они толкуют о фронте, но никакого фронта не существует. Есть несколько сотен людей, которые тащатся по дороге в город и ждут, попытается их кто-нибудь остановить или нет. Это трагично.

Он понизил голос. «Хоуп, я думаю, нам надо сматываться отсюда».

— Я так не думаю.

— Послушайте, все, что говорил Амилькар: вернуть нас, когда он переедет через линию фронта, отправить самолетом в Того, — все это чистые фантазии. Мы просто можем ночью отсюда сбежать. Федеральная армия на пороге… Нам нужно будет пойти по тому шоссе, которое ведет на юг. Мы наверняка на них наткнемся.

— Я не пойду ни по какому шоссе.

— Ну и что же будет, как вы думаете?

— Мы будем ждать, когда Амилькар вернется.

Он обвел глазами комнату, упершись руками в бедра, улыбкой показывая, что терпение у него вот-вот лопнет.

— Вы что, всерьез и на самом деле думаете, что он вернется? — Он уставился на меня с видом крайнего, преувеличенного недоверия: брови подняты, рот открыт. Болячка у него на щеке затянулась коркой, бесцветная борода отросла, стала мягче.

— Разумеется, он вернется. Это же его команда.

— Я вижу, вы их стоите. Боже правый! — Он покачал головой, хихикнул. Испытующе посмотрел на меня. — Неисправимая Хоуп. Я и забыл, с кем имею дело.

Я прислонилась к стене, закрыла глаза и стала обмахивать лицо, как веером, картонной крышкой от какой-то коробки.

В тот день в миссионерской школе было очень жарко, солнце придавливало к земле асбестовую крышу, томило, как в кастрюле, воздух внутри. Я подумала, не обрезать ли джинсы, чтобы получились шорты, но поняла, что потом об этом пожалею: важно, чтобы ноги были защищены, а час или два относительного комфорта — это дело десятое.

Я бродила по школе, из одной душной комнаты в другую, дожидаясь наступления темноты. Я пыталась найти место, где будет немного полегче, и думала, что само мое движение в застоявшемся воздухе создаст какую-то иллюзию ветерка. Но воздух в комнатах густел вокруг меня, превращался в нечто тягучее, словно я передвигалась внутри емкости, наполненной прозрачным желе, которое не создавало сопротивления при ходьбе, но липло ко всему телу.

Мальчики смотрели, как я фланировала взад-вперед по пустым комнатам. Они сидели на полу, у стен, неподвижные, ссутулившиеся, согнув ноги, и только глаза их, провожая меня, двигались на блестящих от пота лицах.

Вечерняя прохлада принесла несказанное облегчение. Потом с юга задул упругий, крепчающий ветер. Я стояла посреди площадки перед миссионерской школой, чувствуя, как он слегка шевелит на мне одежду, приподнимает волосы. Я подумала, не начнется ли дождь. Внезапный ветер всегда предшествует дождю в Африке. Но сегодня я не ощущала стального запаха приближающейся бури, и звезды у меня над головой сияли уверенно, не прикрытые облаками.

Я нога за ногу вошла обратно, в здание школы и выклянчила у Илидео несколько затяжек. Пока мы курили, я спросила его невинным тоном, когда должен вернуться Амилькар. Он сказал, что завтра уж точно. Пора двигаться, пора возвращаться на опорную территорию, сказал он.

Он дал мне докурить свой окурок, и я отправилась к нам в комнату. В ней горела свечка, Ян валялся на одеяле, заложив руки за голову, Скрестив ноги. Когда я вошла, мне показалось, что он посмотрел на меня как-то странно. Я повторила ему слова Илидео о том, что завтра Амилькар вернется. «У него нет ни тени сомнения», — твердо сказала я.

Ян повернулся на бок, оперся о локоть. «О'кей. Но если он завтра не появится, нам пора двигать. Мы не можем болтаться тут, с этими мальчиками».

Я вздохнула. «Ну хорошо, мы сбежим. Они нас искать не будут. Мы можем чуть не месяц бродить неизвестно где. Вы знаете, куда идти?»

— Но федеральная армия…

— Где она, эта федеральная армия? Вы не знаете, где мы находимся. Стоит нам уйти с этой поляны — и мы пропали.

Это поубавило его пыл. Он нахмурился, опять откинулся на спину. Я тщательно загасила окурок: там оставалось как раз на одну-две затяжки, если мне потом сильно понадобится. Затем раскатала одеяло. Свою холщовую сумку я набила травой, получилось какое-то подобие жесткой подушки. Благодаря ей спала я немного лучше, но сегодня меня ничуть не клонило в сон. Я легла, потому что мне было скучно, и из чувства долга, но не от усталости. Голова уже начинала чесаться. Нужно было вымыть ее сегодня: если Амилькар объявится завтра и мы снова тронемся в путь, то Бог знает, когда еще мне представится эта возможность. Я села и обеими руками почесала голову. Ян на меня посмотрел.

— Вам слишком неймется, — сказала я. — Что нам стоит подождать? В конце концов Амилькар нас отпустит.

Этим я словно подала ему сигнал. Он резко вскочил на ноги, начал расхаживать по комнате. Провел руками по волосам, подергал себя за мочку, несколько раз подтянул брюки.

— Послушайте, Хоуп, — проговорил он очень серьезно. — Мне надо кое-что вам сказать. — Он беспокойно покрутил руками в воздухе. — Я давно собираюсь.

— Выкладывайте, — ответила я, однако на самом деле разговаривать меня не тянуло.

— Когда нас захватили… Я имею в виду свое поведение в первые дни. Я ни на что не годился.

— Плюньте и забудьте. Это не важно.

Но он не хотел плюнуть и забыть. Он хотел поговорить об этом. Он хотел объясниться и извиниться. Он не понимает, что с ним тогда происходило. Он совершенно пал духом, такого с ним никогда прежде не было. В первые дни, по его словам, он пребывал либо в состоянии полного отупения, либо в ужасе. Когда его мозг хоть как-то работал, он не думал ни о чем, кроме смерти. Либо его убьют, либо он умрет в страшных муках. Он был убежден, что нас обоих застрелят. Он все время пытался представить себе, что чувствуешь, когда пуля входит в твое тело…