Читать книгу - "Пианисты - Кетиль Бьернстад"

Мы говорим обо всем, что отныне нас ждет. Маргрете Ирене собирается уехать в Вену к Сейдльхоферу. Фердинанд отказался от Лондона и думает поехать к Лейграфу в Ганновер. Времени у них в избытке, потому что денежных проблем у них нет. Могут не спешить и дебютировать хоть через пять лет, когда созреют и будут совершенно в себе уверены. Когда поймут, чего они стоят. Только Ребекка все бросила и не собирается менять свое решение.

— Музыка для меня слишком важна, и я не хочу допустить, чтобы она стала для меня мучением, — говорит она. — Я радуюсь, что когда-нибудь в будущем расскажу своим детям, как их мама на сцене запуталась в подоле платья, упала и ее жизнь поменяла направление.

— А что ты будешь делать? — спрашиваю я. — Просто будешь счастливой, как сказала, когда мы встречали Новый год?

Ребекка становится серьезной.

— Пойду учиться на врача, — говорит она. — Думаете, если я богата, так мне не надо работать? Но мой отец иначе на это смотрит, и мама тоже.

— Каким врачом ты хочешь быть? — с любопытством спрашивает Фердинанд.

— Может быть, психиатром, — смеется Ребекка. — Тогда я буду лечить вас, бедных моих неврастеников, одного за другим.

Вечер затягивается. С ночью приходит прозрачный синий свет. Все рестораны уже закрыты, но люди не спешат расходиться по домам. На улице полно народу. Я с Маргрете Ирене иду по направлению к Бишлету. В ресторане мы простились со всеми и с Катрине. У Маргрете Ирене всегда, когда она выпьет, рождается много планов. Но сегодня вечером я должен сказать ей правду: наша любовь кончилась.

— Ты идешь ко мне, — заявляет она.

Сердце у меня падает — все безнадежно. Эта трусость у меня от отца. Как я теперь скажу ей правду?

— Я устал, — говорю я. — Мне хочется вернуться домой и лечь спать.

— Поспишь у меня. Нам надо поговорить, неужели ты этого не понимаешь?

Я не отвечаю. Мы молча идем до ее квартиры, той, которая, несмотря ни на что, так мне нравится. Маргрете Ирене всегда хорошо ко мне относилась, думаю я. Была доброй и внимательной. Как расстаются с такими людьми? Почему я должен ранить ее? Я никогда не говорил ей о неприязни, которую иногда к ней испытывал. Что-то во мне ей противилось, и все-таки я уступил, потому что этого хотело мое тело. Однако винить его сейчас уже поздно.

Мы лежим в ее кровати.

— Ты весь вечер был какой-то чужой, — говорит она. От нее пахнет пивом.

— Мне в эти дни пришлось много думать. Через месяц мне будет негде жить.

— Можешь жить у меня. По правде сказать, я этого жду. Жду, что ты переедешь ко мне.

Во время этого разговора мы занимаемся любовью. Все, что для меня так трудно, для нее легко и просто.

— Но ведь ты уезжаешь в Австрию, — напоминаю я ей.

— Да, на несколько лет. А когда ты убедишься, какой этот Бруно Сейдльхофер фантастический педагог, ты тоже поедешь со мной.

— Об этом не может быть и речи.

— Почему? Ты предпочитаешь спать с Сельмой Люнге?

— Я не сплю с Сельмой Люнге!

— А все считают, что спишь. В том числе и Ребекка. А почему ты с ней не спишь?

— Я сплю с тобой.

— В данную минуту — да.

Она стонет. Мы перестаем разговаривать. Мы пьяные, и все-таки головы у нас ясные. Я не хочу ее, однако не могу удержаться. Какая жалкая трусость, думаю я. Но никто не знает меня так, как она. Она точно знает, что должна делать. И когда. На этот раз мы кончаем одновременно.

Я лежу и думаю об Ане. У нее тоже был опыт. Откуда он у нее? Но Маргрете Ирене не дает мне времени на размышления.

— Нам надо чаще этим заниматься, Аксель.

— У тебя не было времени.

— У меня всегда есть время. И я не верю, что у тебя болела спина.

Больше уже нельзя тянуть.

— Маргрете Ирене, я должен кое-что тебе сказать…

— Если это то, о чем я догадываюсь и чего боюсь больше всего, я не разрешаю тебе говорить об этом.

Она прижимается ко мне. Мне неприятно говорить ей о разрыве, когда мы оба лежим голые. Но сейчас у меня появляется мужество.

— Не знаю, чего ты боишься, только знаю, что так больше продолжаться не может.

— Я не разрешила тебе говорить об этом!

— Но, Маргрете Ирене!

— Нет!

Она с рыданием цепляется за меня. Я не мешаю ей рыдать. Осторожно провожу рукой по ее волосам.

— Ты не можешь уйти от меня. Я покончу с собой.

— Ты не должна этого делать.

— Я не шучу. Я это сделаю.

— Моя мама тоже всегда так говорила. Но даже не пыталась. Она хотела покончить с собой не от любви. А от обманутых надежд. Она требовала, чтобы отец сделал ее счастливой. А он этого не мог. Теперь ты требуешь от меня того же, а я не могу.

— Ты жестокий. Дело не в счастье. Какое глупое слово. Дело в любви. Мы созданы друг для друга.

— Тебе это только кажется.

Я удивлен собственной жестокостью. Мои слова живут как будто своей жизнью, отдельно от меня. Но когда они уже сказаны, она больше никогда не сможет меня вернуть.

— Ты должен переехать ко мне, — всхлипывает она. — Я доверила тебе свою жизнь. Ты не можешь так поступить!

— Мне очень жаль…

— Ничего тебе не жаль! Я тебя знаю, проклятый говнюк!

Она в ярости молотит кулаками по моей груди. Я пользуюсь этим и быстро соскальзываю на пол, молниеносно одеваюсь. Она голая и зареванная извивается на кровати. Смотреть на это больно.

— Я покончу с собой, — повторяет она.

Все происходит очень быстро. Я сказал то, что хотел. Момент был неудачный. Теперь она с полным правом может назвать меня циничным козлом. Ее родители дома. Она опасается говорить громко. Мы стоим в прихожей. Я одет. Она по-прежнему голая. И плачет в три ручья. — Ты действительно меня покидаешь?

— Я тебя не покидаю. Не так. Мы останемся друзьями.

— Ты уходишь к Ане?

— Я просто ухожу. Аня больна. Мне надо время, чтобы подумать. Понимаешь?

— Несколько дней я, конечно, могу подождать.

— Вот и подожди. Но я этого не стою.

— Да, не стоишь. Теперь я это понимаю.

Она награждает меня презрительным взглядом. Мне хочется выскользнуть за дверь и спуститься по лестнице.

— Мне надо идти.

— Говнюк. Все вы, мужчины, такие. Используете нас и бросаете.

— Я вовсе не хотел тебя использовать.

— Однако использовал! Ты оскорбил мои чувства. Не знаю, справлюсь ли я с этим когда-нибудь.