Читать книгу - "Разруха - Владимир Зарев"

— Почему же ты не купил его сразу?

— Откуда столько «капусты»?.. Этот выжига требует за него сорок тысяч долларов.

— Это нереальные деньги, — со скукой отмахивался я.

— Совершенно реальные, хоть сумма и немаленькая. Мне нужна цифра тридцать два, чтобы получить «бинго».

Шары подскакивали в прозрачной сфере, девичий металлический голос равномерно называл цифры, словно на испорченной пластинке. «Бинго!» — выкрикивал кто-то в зале и ошалело улыбался.

— Пора уходить, — дергал я его за рукав, — ты ведь обещал, что это последняя игра.

— В десять часов — большая игра, на кону двести левов, мы их сделаем, Марти! Вот увидишь! — он сноровисто, с улыбкой младенца, которому сунули погремушку, пересчитывал лежащие перед ним деньги.

— А почему же вы с Валей не собрали эту сумму? — спрашивал я, чтоб хоть чем-то себя занять.

— Причем тут эта овца? У нее в голове опилки, — он снова теребил мочку уха, возвращаясь к экрану, — все, что заработаем, вбухивает в эту квартиру. Деньги свободы требуют, они должны работать, Марти, а эта квартира — она как сито, что ни нальешь, все вытечет. Она мне уже поперек горла, но ведь Валя тоже человек, приходится терпеть!

— Человек, — не слишком убежденно соглашался я. — Сидит там сейчас одна, волнуется…

— Она не обо мне волнуется, на меня ей плевать, она о себе, любимой… ты смотри, мне для выигрыша нужны всего лишь «восемнадцать» и «сорок девять».

Как-то летним утром, когда мы направились «на виллу Живко в Банкя», прежде, чем осесть в задымленном бинго-клубе, Борислав, как-то смущенно улыбнувшись, торжественно попросил меня отвезти его сначала в квартал «Княжево». Мы свернули на какую-то заброшенную улочку, карабкавшуюся вверх по склону, асфальт сменился булыжником, дважды Лада буксовала, мы еле добрались до места, в котором дорога упиралась в ветхий, построенный, наверное, в пятидесятые годы дом с осыпавшейся штукатуркой и заросшим сорняками фонтаном. Дом казался перенаселенным — на всех окнах сушилось застиранное бельишко, которое уже и не отстирать. Национальный флаг бедности, зажавшей нас в тиски.

— Сейчас я покажу тебе нечто потрясающее, — слово «потрясающее» прозвучало в его устах забавно, но неизвестно почему мне снова стало грустно.

— Я пойду с тобой, — заявил я.

— Не выйдет, Марти, — решительно остановил он меня. — Клянусь памятью матери, что не возьму в рот ни капли.

Он уже не раз произносил при мне эту клятву, и я давно понял, что память о матери для него пустые слова, заклинание, не имеющее ни малейшего значения. И не очень-то понимая почему, решил отпустить его одного — может, потому что сам маялся тяжелым похмельем. По склону за домом карабкался вверх хвойный лес, воздух благоухал сосной и грибами. Я ждал его более получаса и уже начал тревожиться, во рту пересохло. Наконец из подъезда вышел Борислав, многозначительно и надменно улыбаясь, а с ним — хилый дедок в засаленных джинсах. Все его лицо было в морщинах, но они придавали ему не кротость, свойственную старости, а странный зловещий вид. Зубы у деда выпали, рот напоминал обнаженный до ран провал, я никогда не встречал человека с такими неистово горящими глазами. Он выглядел, как человек, сжигаемый лихорадкой.

— Григорий, это тот самый эксперт, о котором я упоминал. — Борислав вытащил из кармана лупу и указал ею на меня. Затем представил своего спутника: — Григорий, мой старый знакомый…

Старик сел в машину на заднее сиденье и полуоткрыл рот, как чахоточный. Я почувствовал, что растворяюсь и исчезаю где-то в глубине его рта, за маленьким язычком. Он молча смотрел на меня своими лихорадочными глазищами. Меня пробрал холод. Затем он сунул руку в свои засаленные штаны и вытащил маленькую коробочку. Борислав торжественно взял ее в руки и передал мне.

— Платиновая шкатулка с печатью, — он протянул мне лупу, — на крышке выгравирована монограмма императора Николая II.

С чувством, что присутствую на плохом спектакле, я рассмотрел шкатулку: на не тронутом патиной металле действительно извивалось загадочное «Н-II». Я оторопело вздрогнул и открыл крышечку. Солнце коснулось камня, и он ожил, вспомнил о чем-то и зажегся изнутри. Камень был действительно огромным, в золотой оправе, необычного прозрачно-коричневого цвета. Я рассматривал его в лупу, ничего не понимая в бриллиантах, но искренне восхищаясь. Камень напился светом и перестал дрожать, затих.

— Это стоит сорок тысяч долларов, — прошамкал Григорий и нетерпеливо протянул за ним руку. У него были длинные чуткие пальцы, как у Борислава, пальцы профессионального мошенника.

— Слишком дорого, — я же был представлен ему как эксперт, нужно было что-то сказать.

— Много, мало… Это мое последнее слово. Реальная цена — тысяч двести! — казалось, словесная каша каталась у него во рту, не выходя наружу. От него пахло кухней, прогорклым жиром.

Борислав проводил его к подъезду, коротко переговорил с ним о чем-то и, весь дрожа, вернулся в машину. И не от жадности, я уже хорошо его знал, а от страха не справиться с вызовом, выбыть из игры. В этой игре он мечтал победить. Азарт его возбуждал и одновременно зомбировал. Еще до того, как мы вошли в бинго-клуб, он погрузился в свою полудрему с открытыми глазами, пальцы его правой руки зашарили на переднем табло, а после затеребили мочку уха.

— Ну, ты почувствовал?

— Что? — враждебно спросил я.

— Дух камня… Он убийца.

Я резко дал газ, похмелье сдавило голову тисками, на повороте днище машины черкнуло о землю.

— Но у нас есть выход, Марти, — неожиданно сказал Борислав. — Ты должен раздобыть денег.

— Чепуха…

— Ты ведь можешь!

— Откуда? Живко мне друг, но…

— Я имею в виду не Живко, — прервал он меня с какой-то особой, чувственной доверительностью, — а твою дачу…

— Ты сбрендил? — глупо хихикнул я в ответ. Но моя ирония прозвучала неубедительно.

— Сорок тысяч тебе дадут за нее, не торгуясь. Она ведь в престижной дачной зоне, в Симеоново, правда?

— А не пошел бы ты?.. — отрезал я. Теперь я ехал медленно и осторожно, притормаживая на крутом спуске. Меня охватила безутешная, необъяснимая, просто удушающая тоска.

— Я подпишу долговую расписку у нотариуса, — он облизал пересохшие губы. — У меня твои деньги будут надежней, чем в банке. Я возьму на себя весь риск, а прибыль, какой бы она ни была, разделим пополам. Этот камень стоит куда больше, чем двести тысяч. Этот недобитый аристократ хранит в своем матрасе миллионы!

* * *

Мне дважды снился этот проклятый камень — тяжелый, искрящийся, он прожигал мне ладонь, ослепляя, как яркое солнце. Я слышал и голос, точнее, разлетающуюся эхом гулкую торжественность: «Это ты, Марти, твоя Бриллиантовая сутра, не бойся, Бриллиантовый путь, он длиной в несколько жизней… длиной в одно мгновение…» — не принадлежал ли этот голос самому Гаутаме Будде?