Читать книгу - "Колокола - Ричард Харвелл"

А теперь представьте себе громадный зал, в который я попал вот в этот самый момент нашего повествования. Здесь время жизни звука было столь совершенным, что он не успевал потерять свежести и не умирал преждевременно — звук длился ровно три секунды. Три секунды пылкой молодости.

Этот Бургтеатр, возможно, был самым святейшим из наших храмов. Конфигурация зала для игры в мяч идеально подходила для пения. Два ряда лож и двойной ярус наверху были сооружены из дерева — камень совсем не использовался, — и даже с шестью сотнями зрителей, сидящими в них, они совершенным образом копировали резонирующее деревянное тело инструмента. Этот зал был узким и длинным, но вовсе не круглым, как в других оперных театрах, и звук, подобно мячу, передаваемому от принцессы к ее кузине, облетал его, пока не отскакивал от мягких изгибов ложи.

Тогда ничего этого мне не было видно — я мог пользоваться только слухом. Пока я осторожно скользил вперед, к краю сцены, у меня за спиной появился Тассо с горящим фитилем в руке. Он начал резво взбираться вверх по приставным лестницам, зажигая масляные лампы на колосниках и в карманах сцены. Театр засверкал.

Двойная галерея опоясывала зал с трех сторон, прямо под искусно окрашенным потолком. Под нею шли еще два уровня крошечных комнаток, наподобие тюремных камер с открытой стеной, в каждую из которых вела отдельная дверь. На полу театрального зала, на задах, стояло несколько рядов скамей без спинок, а перед ними — пара дюжин рядов бархатных кресел.

— Где сидит императрица? — спросил я.

— Вон там. — Тассо указал пальцем на самую большую комнату слева от меня. — Она может входить туда прямо из дворца.

— А кто сидит здесь? — спросил я, указывая на ряды кресел прямо перед собой.

— Горлопаны, — ответил карлик. Он стоял на самом верху лестницы, которая была высотой в два моих роста. — Фанфароны. Мы называем это место «бычьим стойлом». На этих креслах иногда говорят громче, чем на сцене.

— А что это за лавки вон там, почти под самым потолком? Разве оттуда можно что-нибудь увидеть? — показал я на галереи.

— Оттуда и половины сцены не увидишь, — ответил Тассо. — Это галерка, раек, так это место зовется. Наверное, потому, что те, кто там сидит, ближе к Богу, чем к сцене.

— А зачем людей засовывают в эти маленькие комнатки? — поинтересовался я. — Чтобы они не болтали друг с другом?

Он фыркнул.

— Это ложи, — поправил меня он. — И двери там не для того, чтобы держать богатых взаперти. А для того, чтобы не пускать туда бедных. Готов?

— Готов к чему? — спросил я и оглянулся, потому что свет стал гаснуть, становясь из золотистого красным.

Я оказался окружен языками адского пламени. Замершие всполохи огня. Искореженные каменные колонны. Туннель, который вел к яркому свету, в самом его конце сиявшему, как далекая звезда.

Голова Тассо появилась в одном из люков: он был похож на сурка, выглядывающего из своей норы. Я посмотрел вверх, на красные лампы.

— Тонированное стекло, — объяснил он, а затем спросил: — Готов к следующему? — И его голова исчезла, прежде чем я утвердительно кивнул.

Послышался стук его шагов и скрип вала под моими ногами. И в одно мгновение — так быстро, что если бы я мигнул, то и не заметил бы — из мрачного подземелья мы перенеслись на идиллические поля. Деревья, согнувшиеся над ручьем. Поле с мягкой травой, приглашавшее меня ко сну. И как в тот раз, когда пел Гуаданьи, сердце мое наполнилось надеждой. Именно в таком месте когда-нибудь окажемся мы с Амалией.

Голова Тассо высунулась из другой дыры.

— Видел? — спросил он.

— Это все ты сделал? — поинтересовался я, указывая на холсты задника.

— Ба! — вскрикнул он. — Чтобы это сделать, целая армия нужна. Эту честь Куальо себе приписывает. Про Тассо никто не вспоминает. Он только за веревки дергает.

— А как это, — спросил я его, — смотреть оперу?

— Не знаю, — ответил он. — Оттуда, снизу, я ничего не вижу.

— Ты что, ни одной не видел?

Он покачал головой:

— Да мне все равно.

— Не смей так говорить! — воскликнул я. — Когда-нибудь я спою тебе о любви. И тогда ты изменишь свое мнение.

Он моргнул:

— О любви?

— Да, — сказал я, так гордо, как только смог. — О любви.

Он хмыкнул:

— Я могу найти что-нибудь получше, чтобы занять свое время. — И исчез в своей норе.