Читать книгу - "Теннисные мячики небес - Стивен Фрай"

– Вы только что обеспечили себе судебное дело, которое вас уничтожит! – возопил Эшли, тыча в нее пальцем и трясясь от ярости.

– Это ваше право. У меня имеются видеозаписи, на которых вы занимаетесь именно этим. Да! – повторила Козима, и внезапная тишь пала на студию, и все глаза обратились к Эшли. – Часы и часы записей, показывающих, как вы мастурбируете перед экраном в вашем лондонском доме.

– Любой суд откажется принять такие записи к рассмотрению, – выдавил Эшли, чувствуя, как в животе его скапливается страшная тяжесть, – если они существуют, конечно. Что не соответствует действительности. Вы все больше и больше погрязаете в крупных неприятностях, юная леди.

– Но речь идет не о любом суде. Речь идет об этом суде. Вашем суде. Вы не можете возражать против демонстрации моих доказательств здесь.

Козима извлекла из кейса две кассеты.

– «Нет таких шагов, которые мы не были бы вправе предпринять во имя семьи, во имя достоинства». Ваши собственные слова. Так или не так, мистер Барсон-Гарленд?

Эшли, закоченев, стоял в центре студии. Хор под управлением Брэда Месситера скандировал: «Так или не так! Так или не так!» Голоса сливались и нарастали в ушах Эшли. Рот его открывался и закрывался, но глаза неотрывно следили за видеокассетами, которыми Козима, ни на секунду не выпуская их из рук, помахивала над головой.

– У меня имеются также распечатки вашего дневника, мистер Барсон-Гарленд. – Свободная рука Козимы нырнула в кейс и появилась наружу с пачкой бумажных листов. – Чрезвычайно любопытное чтение.

Заверещав от ярости, Эшли бросился к Козиме, но внезапно развернулся и выскочил из студии, швырнув на пол микрофон. Слепо пролетел он мимо охранников, слишком испуганных и смущенных, чтобы его остановить. Промчавшись по коридорам, выбежал в вестибюль, почти не заметив толпу сотрудников «Би-би-си», глазеющих на вмонтированные в стену экраны. Миновав стеклянные двери, Эшли, как безумный, прорезал, направляясь к Вудлейн, подковообразный двор. В спину ему что-то кричали, но он прорвался через турникет охраны наружу. На улице, выстроившись в ряд, стояли машины. Он бросился к ближайшей и начал дергать за ручку дверцы.

– Все в порядке, приятель, все в порядке. Успокойтесь. – Водитель щелкнул переключателем блокировки дверей, и Эшли плюхнулся на сиденье.

– К Сент-Джеймсу!

– А я вас знаю! Вы тот малый, Барсон-Гарленд.

– Неважно. – Дыхание вырывалось из груди Эшли тяжелыми всхлипами. – Дьюк-стрит, и как можно быстрее.

– Лады. Жалко, что ваш билль не прошел. Самое время взяться за этих извращенцев. У меня у самого детишки есть.

Эшли сунул руку в карман и едва не заплакал от облегчения, когда пальцы его нащупали кожаный смайтсоновский футляр для ключей. На прошлой неделе он забыл ключи в гардеробной телевизионного центра и вынужден был вернуться за ними в полночь. Тогда он ругал себя на все корки, однако, не случись этого, он сегодня не взял бы ключи с собой. Оглянувшись назад, он увидел людей, валивших из здания центра через предназначенные для публики боковые двери.

– Я как-то Гэри Глиттера вез, – сообщил таксист.

Как и опасался Эшли, на Мэйсон-Ярд уже собралась небольшая толпа. Направленный на дверь его дома ручной софит телевизионщиков повернулся к нему, едва машина свернула с Дьюк-стрит в проулок.

– Ба, да у вас тут поклонники толкутся, – объявил, прикрывая глаза ладонью, таксист. – Хотят небось, чтобы вы возглавили партию?

Эшли сунул ему двадцатку и открыл, держа наготове ключи, дверцу машины.

– Вы очень добры, начальник. Считайте, мой голос у вас в кармане.

– Мистер Барсон-Гарленд! Мистер Барсон-Гарленд!

– У меня нет комментариев, нет комментариев. Нет комментариев. Решительно никаких!

Он проталкивался через толпу, втянув голову в плечи, выставив руку с ключами в направлении двери.

– Присутствует ли хотя бы доля истины в этих утверждениях?

– Я же сказал, никаких комментариев! Совершенно никаких.

Эшли захлопнул дверь и запер ее. И стоило ему остаться в одиночестве, как из глаз потоком хлынули слезы.

Наверху в кабинете трезвонил телефон. Эшли выдрал провод из розетки и стоял теперь с мокрыми от слез щеками посреди ковра. Символы успеха со всех сторон окружали его. С написанного Ромни портрета глядел, подбоченясь, сэр Уильям Барсон, которого Эшли позволял посетителям принимать за своего предка. На полках поблескивали первые издания Гиббона, Карлейля и Бёрка. Компьютер стоял на столе.

Ложь. Все ложь. Его заманили в ловушку. По какой-то злой, ужасной причине его заманили в ловушку и заставили выдать себя. Видеокамеры в его кабинете? Это же немыслимо. Кто мог бы такое устроить? Немыслимо! И все-таки что-то они пронюхали. Не могли же они просто догадаться, что он постоянно занимался…

Эшли включил компьютер и ввел первый пароль. Файлы дневника были, двойной надежности ради, защищены еще одним паролем. Открыть их не смог бы никто. Он дважды щелкнул мышкой на последней записи, сделанной вчера, когда мир еще лежал у его ног. Система запросила второй пароль, Эшли ввел и его. Страницы дневника появились на экране.

Печальная новость о старине Руфусе Кейде. Судя по всему, бедняга «ликвидирован наркодельцами», как это принято называть. Думаю, такой конец был неизбежен. Еще со школьных дней было ясно, что миляга Руфус обречен на жизнь, полную зависимости и падений. Кажется, у американцев это называется «маниакальной личностной тягой» или еще какая-то чушь в этом роде. Я не видел Руфуса с тех пор, как он лет пять назад заходил ко мне с пренеприятнейшей просьбой о деньгах, которые он собирался вложить в некое дурацкое агентство фотомоделей. Думаю, стоит пойти на похороны и помолиться о спасении его души. Да не отвернутся от него Небеса. В «Телеграф» лестная рецензия на мою первую программу. Оказывается, я – «прирожденный ведущий, сочетающий легкость повадки с непреклонным нежеланием уходить в сторону от сложных нравственных вопросов». Держись, Дэвид Старки!

«Лестная»! Придется ли ему еще когда-нибудь воспользоваться этим словом? Или даже отдаленно с ним схожим? Утирая слезы, Эшли просматривал страницы, пока не увидел нечто такое, отчего у него обмерло сердце.

Красный текст!

Невозможно, но так.

Последний в дневнике абзац был набран красным. Эшли никогда с цветным текстом не баловался. Никогда. Да и шрифт тоже не его. Он таким ни разу не пользовался.

Эшли чувствовал, что ему не хватает смелости перевести взгляд в нижнюю часть экрана. Если он прочитает этот абзац, то уже наверняка будет знать, что это не ошибка, не результат нескольких неумышленных щелчков мышью. А ему этого вовсе не хочется. Но прочитать придется.

Лицемер, lecteur, mon semblable, mon frere! [79] Не в первый раз приходится мне читать твой дневник, Эшли Гарленд. Не далеко же ты продвинулся, верно? От онанирования в школьное канотье к онанированию перед фотографиями школьников. Какое жалкое падение. Все сплошь притворство, снобизм, нетерпимость, пустозвонство и показуха. С твоими мозгами, Эшли Гарленд, ты мог бы достигнуть большего. Но холодное, страдающее запором сердце изначально обрекло тебя на позор, унижение и крах. Интересно, как с тобой обойдутся в тюрьме? Фальшивка, извращенец, фарисействующий ханжа. Я отомстил тебе сполна. И да будешь ты вечно гнить в жгучей грязи собственной развращенности.