Читать книгу - "Зона интересов - Мартин Эмис"

– А кем же тогда? У них что, и все остальное в таком же роде?

– Амореем. Нет, кое-какие их работы великолепны, Аненерби стоит своего миллиона в год.

Да, подумал я, – стоит каждого пфеннига. То обстоятельство, что сотрудники Аненербе считались «жизненно важными для войны», избавляло их от военной службы, хотя армии они были и даром не нужны: ни один из них не прошел бы медицинского осмотра – ни один, иногда думал я, его просто не пережил бы. Физиономии у этих патентованных арийцев были ублюдочные, да и сами они казались выдуманными ублюдочным разумом – пучеглазые, с торчащими из обвислых ртов зубами, скошенными подбородками, красными и сопливыми носами. Большинство их принадлежало к категории сереньких научных работников или полупрофессиональных дилетантов. Я заглянул как-то в их «анатомическую лабораторию»: несколько голов кипятились в стеклянных чашах, установленных над бунзеновскими горелками, рядом виднелась банка с маринованными тестикулами. Studiengesellschaft für Geistesurgeschichte^[100] – муляжи, фантастически беспорядочная смесь диаграмм, частей тела, кронциркулей, деревянных счётов, перхоти и текущей изо ртов слюны…

– Но и это по большей части пропаганда. В том-то их ценность и состоит, дядя. В поддержке пламени национализма. И в оправдании территориальных захватов. Польша есть просто часть исконной Германии – и прочее в этом духе. Что касается того, другого? Ладно, вы мне вот что скажите. Как относится к теории космического льда Шпеер?

– Шпеер? Да он никакого мнения высказать не потрудился, не снизошел. Шпеер – технарь. Он думает, что все это дерьмо.

– И он прав. Держитесь от нее в стороне, дядя. Рейхсфюрер и Рейхсмаршал, поддерживая ее, ничего не выиграют, а только выставят себя на посмешище. Забудьте о теории космического льда. Вам нужно принять какие-то меры против Шпеера. Чего он пока смог добиться?

Дядя Мартин снова наполнил бокалы.

– Ну что же, племянник, в феврале он заявил, что в течение года удвоит выпуск военной продукции. И ему поверили. Вот чего он смог добиться.

– Именно это и опасно. Разве вы не видите, дядя, к чему он подбирается, он и Заукель?^[101] Шпеер хочет получить то, что со всей очевидностью принадлежит вам. Право преемственности.

– Преемственности?

– Если, упаси Бог…

– Упаси Бог… Все под контролем, племянник. Гауляйтеры на моей стороне. Разумеется. А они – это партия. Знаешь, Шпеер приказывает доставить ему целый состав запасных частей, а по пути к нему мои мальчики половину-то состава и выгружают. Кроме того, я подсадил в его министерство Отто Заура и Ферди Дорша. Его будут загонять в тупик на каждом шагу, а все, что он может сделать, – это подобраться поближе к Шефу и нагнать на того тоску. Теперь Шпеер просто еще один функционер. Не художник. С этим покончено.

– Отменно, дядя. Отменно. Я знал, что вы не станете просто сидеть, мой господин, и ждать, когда у вас обманом отнимут то, что по праву принадлежит вам.

Немного позже, когда я упомянул о времени отправления моего поезда, Секретарь позвонил в гараж и объявил, что проводит меня до Остбанхофа. У машины я сказал:

– Какая у нее дверца. Невероятно тяжелая.

– Бронированная, Голо. Приказ Шефа.

– Береженого Бог бережет, а, дядя?

– Залезай… Видишь? Лимузин, а повернуться в нем негде. Такова цена власти. Ну, как вы встретили Новый год?

– Очень мило. Мы с тетей просидели у огня до десяти минут первого. Потом выпили за ваше здоровье и разошлись по постелям. А как встретили вы?

Пригнувшиеся к рулям мотоциклисты дядиного эскорта понеслись вперед, чтобы расчистить для нас дорогу; мы проскочили перекресток на красный свет; мотоциклисты вернулись. Дядя Мартин покачал головой, словно не веря своим ушам, и сказал:

– До десяти минут первого? Можешь ли поверить, Голо, я просидел до пяти утра. С Шефом. Мы провели вместе три часа с тремя четвертями. Ты когда-нибудь видел его вблизи?

– Конечно, дядя, но только раз. На вашей свадьбе.

– Это было в 1929-м – мы с Гердой стояли на пороге нашего третьего десятилетия. Глава НСДАП так сильно походил на бледного, мешковатого, смертельно уставшего метрдотеля, что каждый, чувствовал я, из присутствовавших там гражданских лиц боролся с желанием дать ему на чай.

– Такая харизма. Я никогда не посмел бы даже вообразить наш с ним, э-э, tète-à-tète.

– Ты ведь знаешь, не правда ли, что люди годами мечтают провести наедине с Шефом пять минут, глаз за это отдать готовы? А я получил почти четыре часа. Только он и я. В «Волчьем логове».

– Как романтично, дядя.

Он усмехнулся и сказал:

– Знаешь, забавно. Возобновляя, э-э, знакомство с Кристой Гроос, за что тебе большое спасибо, я испытывал такое же волнение. Не то чтобы я… ничего подобного, разумеется. Просто такой же уровень восторга. Ты замечал, Голо, что рыженькие сильнее пахнут?

В следующие четверть часа дядя Мартин распространялся о своих делишках с Кристой Гроос. Поглядывая в тонированное окошко машины, я инстинктивно ожидал увидеть воздетые кулаки и негодующие лица. Но нет. Женщины, женщины, женщины, хлопотливые, хлопотливые, хлопотливые – и погружены они были не в прежние берлинские хлопоты (добыть и потратить деньги), жизнь их состояла теперь из иных забот – из попыток купить конверт, пару обувных шнурков, зубную щетку, тюбик клея, пуговицу. Все их мужчины – мужья, братья, сыновья и отцы – находились в сотнях, может быть в тысячах километров от них, и по меньшей мере миллион их уже погиб.

– Я же говорил вам, она девица прославленная, – сказал я, когда машина остановилась за Польским вокзалом^[102].

– Ее превозносят заслуженно, Голо. Заслуженно. А я не без причины привез тебя сюда пораньше. Хотел доставить тебе удовольствие перед твоим отъездом. Рассказать об удивительной истории Дитера Крюгера. Конечно, делать мне этого не следует. Ну да теперь оно и неважно.

– О, вы умеете держать слово, дядя.

– В ночь перед казнью Крюгера мы совершили небольшое паломничество в его камеру. Я и несколько моих приятелей. И тебе нипочем не догадаться, что мы там учинили.

Пока Секретарь рассказывал, я опустил оконное стекло, чтобы ощутить вкус воздуха. Да, так и есть. Подобно Рейхсканцлеру (которого в этом отношении боялись все его собеседники, даже и дядя), город страдал халитозом. Причина была в том, что еда и напитки производились, обрабатывались, а весьма возможно, и придумывались компанией «ИГ Фарбен» (заодно с «Круппом», «Сименсом», «Хенкелем», «Фликом» и прочими). Химический хлеб, химический сахар, химическое пиво, химическое вино. А последствия? Газы, ботулизм, золотуха и чирьи. И куда ты денешься, если даже суп и зубная паста воняют черт знает чем? Теперь желтоглазые женщины пускали ветры в открытую, но это было лишь полбеды. Они пускали их и изо рта.