Читать книгу - "Песня для зебры - Джон Ле Карре"

— Какой ужас, — пробормотал лорд Бринкли, скорбно качая головой.

— Только поймите меня правильно, сэр. Мвангаза — во многих отношениях великий человек. Но он уже стар. То есть стар для такого поста, прошу прощения. Он уже сейчас похож на марионетку. И до такой степени себя скомпрометировал, что лично я не понимаю, как ему удастся выйти сухим из воды. Мне очень жаль, сэр, но это правда.

— Да уж, обычное дело, издавна повелось…

Мы вспомнили еще нескольких африканских лидеров, которые поначалу казались даром божьим, но всего через несколько лет превращались в черт знает что, хотя мне, например, не очень-то верится, что Мобуту, чей портрет красовался на секретере, когда-либо вообще подавал надежды. Зато у меня мелькнула мысль, что если лорд Бринкли сочтет уместным вознаградить меня за своевременное вмешательство, а заодно, раз уж на то пошло, и оставить меня при себе, предложение о работе в его организации как нельзя лучше устроило бы нас обоих: должен же кто-то, видит бог, вычищать для них авгиевы конюшни!

Поэтому его следующий вопрос совершенно огорошил меня:

— И вы вполне уверены, что видели меня в тот вечер?

— В какой вечер, сэр?

— Ну как вы там говорили… В пятницу вечером, не так ли? Я что-то запутался. Вы видели меня в пятницу вечером в каком-то доме на Беркли-сквер.

— Да.

— А не помните, во что я был одет?

— Элегантно, но без претензий: бежевые брюки, замшевый пиджак и легкие кожаные туфли.

— А дом помните — что-нибудь, кроме номера, который вы не то не заметили, не то забыли?

— Конечно. Все помню.

— Опишите, пожалуйста. Своими словами.

Я приступил к описанию, но голова шла кругом, и трудно было выбрать наиболее характерные детали.

— Там был огромный вестибюль, с раздвоенной лестницей…

— Раздвоенной?

— …и орлы над дверями…

— Живые орлы?

— И множество других людей, кроме вас. Прошу, не делайте вид, будто вас там не было, сэр! Я ведь подходил к вам. Благодарил за вашу позицию в отношении Африки.

— Можете назвать какие-либо имена?

И я назвал, пусть и без свойственной мне самоуверенности. Я уже закипал, а когда я закипаю, то плохо владею собой. Извольте: корпоративный рейдер, прозванный Адмиралом Нельсоном за черную повязку на глазу. Знаменитый телеведущий. Молодой пэр, скупивший кучу недвижимости в аристократическом Вест-Энде. Живущий в изгнании бывший министр финансов одной из африканских стран. Индиец-мультимиллиардер. Владелец крупной сети супермаркетов, который недавно приобрел одну из наших великих общенациональных ежедневных газет “в качестве хобби”. У меня уже не хватало сил на все это, но я держался до последнего.

— И еще тот, кого вы назвали Марселем, сэр! — выкрикнул я. — Африканец, который был вам нужен во время телефонной конференции…

— А Киса там был?

— Вы имеете в виду Филипа? Вы же его называете Африканским кисой? Нет, его там не было. Приходил Макси. А Филип появился только на острове.

Я не собирался повышать голос, это получилось само собой, и в ответ лорд Бринкли заговорил тише.

— Что это вы все про какого-то Филипа да про какого-то Макси, словно это мои друзья-приятели, — пожаловался он. — Я не знаком с ними. Никогда не слышал о них. Понятия не имею, о ком вы толкуете.

— Так спросили бы у жены своей придурочной!

Да, я сорвался. Невозможно описать слепую ярость тому, кто сам ее не испытывал. Она сопровождается физическими симптомами: покалывает губы, кружится голова, мутнеет в глазах, накатывает тошнота, теряется способность различать цвета и находящиеся рядом предметы. И вдобавок вы не уверены, что именно высказали вслух, а что только вертелось на языке, но наружу не вылетело.

— Китти! — заорал лорд Бринкли, распахнув дверь. — Мне нужно кое-что спросить у своей придурочной жены. Ты не присоединишься к нам на минуточку?

* * *

Леди Китти стояла недвижно, как часовой, и молчала. Ее синие глаза, лишенные всякого блеска, в упор смотрели на мужа.

— Китти, дорогая моя. Блицопрос. Два имени. Я тебе их сейчас назову, а ты сразу, не раздумывая, скажешь, какие у тебя с ними ассоциации. Макси!

— Никогда о таком не слышала. Ни разу. Последний Макс, которого я знала, умер давным-давно. Да и то его только в лавке звали Макси.

— Филип. Наш юный друг утверждает, будто я прозвал его Африканским кисой, что, как мне кажется, для нас обоих весьма оскорбительно.

Она нахмурилась и приложила указательный палец к губам.

— М-м, извини, и Филипа не знаю. Есть Филиппа Перри-Онслоу, но она женщина. Во всяком случае, так она всегда говорила.

— И еще, дорогая, раз уж ты все равно здесь… В прошлую пятницу… В котором часу, вы сказали?..

— Как раз в это время, — ответил я.

— Да, ровно трое суток назад, чтобы быть точным… По пятницам, помнится, мы с тобой обычно на природу выезжаем, но пока об этом забудь, не хочу давать тебе подсказок. Так вот, скажи мне, где мы тогда были? — И лорд Бринкли демонстративно взглянул на часы. — В семь часов десять минут вечера. Подумай хорошенько, будь добра.

— Ехали в Мальборо, конечно.

— А с какой целью?

— Отдыхать, зачем же еще!

— И ты, если понадобится, готова подтвердить это в суде под присягой? Просто вот этот молодой человек — очень одаренный и обаятельный, исходящий, не сомневаюсь, из самых лучших побуждений, — упорствует в весьма серьезных, весьма опасных для всех нас заблуждениях.

— Конечно, милый. Что за глупости!

— А как мы ехали в Мальборо, дорогая? На чем?

— На машине, разумеется. Бринкли, ты к чему вообще клонишь?

— За рулем сидел Генри?

— Нет, машину вел ты. У Генри был выходной.

— В котором же часу, по-твоему, мы выехали?

— Господи, дорогой мой, да что с тобой?! Знаешь ведь прекрасно: я все собрала и была полностью готова еще к трем, но ты, как всегда, задержался на деловой встрече, и мы вляпались в совершенно немыслимую пробку, вот и доехали только к девяти, так что ужин был испорчен.

— А кто составил нам компанию на уикенд?

— Гас и Тара конечно же. Они любят за наш счет отдохнуть. Пора бы им уже пригласить нас в “Уилтонс”[48]. Вечно они обещают, а воз и ныне там, — объяснила леди Китти, обращаясь ко мне, словно рассчитывала на мое сочувствие.

Я несколько поостыл к тому моменту, однако, встретив ее ничего не выражающий взгляд, тут же вновь взбеленился.