Читать книгу - "Верховные судороги - Кристофер Бакли"

— Звучит очень знакомо. Ну да, конечно, — именно эти слова они и произносят, когда направляют самолеты на здания и побивают камнями женщин. Как там в оригинале? Allahu…

— Жаль, что Благой Форкморган не на нашей стороне, — вмешалась Пэги Плимптон, не позволив шутливой перепалке Мо и Сильвио перерасти, как это обычно бывало, в полновесный джихад.

— Да уж, ему эта работка пришлась бы в самую пору, — не без некоторой язвительности подтвердил судья Якоби.

— Как и Кленнденнинну, — сказал судья Харо.

— Ну хорошо, — весело, но с подчеркнутой властностью произнес Деклан, — если добавить вам нечего, давайте на этом и закончим. Благодарю вас, достопочтенные.

Покидая вместе с Пеппер зал совещаний, он прошептал: «Quis…»

— Удачи тебе и всем нам, — сказала Пеппер. — То, что нас ожидает, — это полная жуть.

— Я человек неверующий, однако готов попросить Сильвио, чтобы он помолился за меня.

— Послушай, Дек, насчет утечки… — начала Пеппер.

— Мм?

— От ФБР что-нибудь слышно?

Деклан поджал губы.

— Ни писка, ни шороха. Похоже, наше хваленое Федеральное бюро расследований с треском провалилось. И для меня это большое разочарование, особенно после ушатов грязи, которые на меня вывалили за то, что я попросил их заняться расследованием. Вот уж не думал, что им будет так сложно… Некомпетентность. В наше время, куда ни плюнь, попадешь в некомпетентность.

— Уверена, они сделали все, что в их силах, — сказала Пеппер, стараясь не встречаться с ним взглядом.

— Остается надеяться, что с ловлей террористов они справляются лучше. Слушай, Пеп?

На лице его появилось смущенное, мальчишеское выражение.

— Да, Дек?

— Я…

— Продолжай, продолжай. Я сегодня некусачая.

— Я вот подумал… пока все не закончилось, может быть, нам лучше…

— На время забыть о половой жизни?

— Нынче утром у моего дома толклось человек тридцать репортеров и фотографов. Безумие. Очень может быть, что они скрытно следят за нами.

— Я понимаю. Хотя мне это дастся не легко.

Деклан застенчиво пролепетал:

— Я-то уж точно буду скучать по нашим… нашим… небольшим…

— Перепихам, ты это хочешь сказать.

Он покраснел:

— Я называю это иначе.

— Да, конечно. — И она целомудренно чмокнула его в щеку. — Ладно, попробую сублимировать мою неудовлетворенную похоть в блестящие выступления в зале суда. Там и увидимся, шеф.

И она добавила, уже в спину уходившему Деклану:

— Если тебя совсем припечет, забеги как-нибудь в мой кабинет. Заскакивать на меня, на лежачую, ты уже научился, посмотрим, удастся ли тебе продержаться восемь секунд до свистка в стоячей позиции.

В жизни своей Пеппер не видела, чтобы человек так багровел. Председатель Верховного суда припустил по коридору, точно перепуганный краб. Пеппер рассмеялась. Впервые за долгое время ею овладело настроение легкое, почти легкомысленное. Впрочем, надолго его не хватило. В кабинете ее ожидало телефонное сообщение: «Пожалуйста, перезвони, это срочно. Бадди».

Срочно или не срочно, но Пеппер перезвонила. Не могли бы они выпить где-нибудь вместе? Ему не хочется обсуждать все по телефону. Он показался ей каким-то смирным, не похожим на обычного шумливого, попыхивающего сигарой Бадди.

— Хорошо, — сказала Пеппер. — Тут есть одно такое местечко, называется «Казенный пирог».

И, не удержавшись, добавила:

— В нем ты будешь чувствовать себя как дома.

Бадди ждал ее в той же, как это ни странно, кабинке, в которой она беседовала с агентом Лодато. Едва Пеппер уселась напротив него, как подошел официант, поприветствовавший ее:

— Судья Картрайт! Рад видеть вас снова.

— Я вижу, ты тут завсегдатаем стала, — сказал Бадди, когда официант отошел, чтобы принести ему пива, а Пеппер кофе.

— Ага, — ответила она. — Я тут горькую пью. Мы же все в Верховном суде — запойные пьяницы.

— Выглядишь ты фантастически.

— Бадди?

— Да?

— Давай обойдемся без этой херни, ладно?

Он кивнул:

— Ладно.

— О чем ты хотел поговорить? У меня сейчас довольно туго со временем.

— Понимаю. Господи, — он нервно хихикнул, — наверное, это здорово напрягает.

— Что да, то да.

— Удачи тебе.

— Спасибо.

Пеппер подождала немного, надеясь, что Бадди перейдет к делу. Он не перешел. И она спросила:

— Так о чем ты хотел поговорить, — о нашем разводе или о твоем иске по поводу нарушения контракта? Потому что я ни о том ни о другом говорить не хочу. Платить шестьсот пятьдесят в час дяденькам, с которыми я это обсуждаю, дело, конечно, веселое, но оно быстро утомляет.

Он произнес — с натугой, выкладывая каждое слово, точно железобетонный блок:

— Я хочу извиниться перед тобой.

Пеппер молча смотрела на него.

— Ну и? — спросил Бадди.

— Не знаю, что и сказать. По-моему, я ни разу не слышала, как ты соединяешь эти слова в законченное предложение.

— Я не шучу, — серьезно сказал он.

— С недавних пор, не знаю отчего, утратил ты всю свою веселость.[107]

— Прошу тебя, Пеппер, давай без Шекспира. Я для него не в настроении.

— Что-нибудь случилось? — теперь уже с тревогой спросила Пеппер. — Надеюсь, у тебя не обнаружили рак или еще что?

— Нет, ничего похожего.

— И ты явился сюда просто ради того, чтобы извиниться, или у тебя есть на уме что-то еще?

— Почему у меня непременно должно быть что-то на уме?

— Потому что я тебя знаю, Бадди.

— Я собираюсь отозвать иск о нарушении контракта.

— Я же сказала: об этом я говорить не хочу.

— И заявление о разводе тоже.

Вот тут он ее и впрямь удивил.

— А это что еще значит?

— Это значит, что я готов простить и забыть.

— Уж и не знаю, с какой стороны к этому заявлению подступиться, — сказала Пеппер после паузы столь долгой, что в нее поместилась бы геологическая эпоха.

— Я много думал, — сказал Бадди. — Возможно, и ты тоже.

— Нет, Бадди, не думала. Я была слишком занята, чтобы думать.