Читать книгу - "Соразмерный образ мой - Одри Ниффенеггер"

— Как бы да, — ответила она. — Ну там, мейлы сочиняет, не всерьез.

Она налила Мартину чаю и откупорила суповую жестянку. Мартин отложил пакет горошка и обхватил горячую кружку, дожидаясь, чтобы чай немного остыл. Действие новокаина сходило на нет. Ощущение резиновых губ его раздражало, да и состояние между «больно» и «не больно» тоже оказалось не из приятных.

Джулия разогрела суп, испекла в микроволновке картофелину, накрыла на стол; ей в голову лезли то Роберт с Валентиной, уединившиеся внизу с Элспет, то изящные, затянутые в латекс руки Себастьяна, сжимающие щипцы, то искаженная ужасом физиономия Мартина с разинутым по приказу Себастьяна ртом, то успокоенное выражение его лица и взгляд, направленный на ее губы, когда она начала считать вместо него. «Числа… Что в них такого? Почему счет действует на него как бальзам?» Она повернулась к Мартину. Он как-то обмяк, повесил голову и уставился в никуда. «Расклеился. А может, он всегда такой, если не на людях».

Она поделила суп на двоих. Насчет Валентины, которая могла ждать ее к ужину, беспокоиться не стоило: с ней был Роберт. Мартин ел с большой осторожностью, стараясь не прикусить губу. После еды Джулия отсчитала таблетки, и он проглотил их, одарив ее кривой полуулыбкой.

— Благодарю, сестрица.

— Не за что, — ответила она и принялась убирать со стола, но через несколько мгновений заметила, что Мартин опять погрузился в уныние. — Что с тобой, Мартин?

— А… я понимаю, это мелочь, но меня угнетает запрет на курение. Конечно, бросать так или иначе придется, но момент не самый подходящий… то есть я постоянно бросаю курить, но как раз сегодня не планировал.

Джулия улыбнулась:

— Когда нашему отцу вырвали зубы мудрости, ему тоже запретили курить, так мама курила за него.

— Не вполне понимаю…

Джулия щелкнула пальцами:

— Где у тебя сигареты?

— В спальне.

Она вернулась с голубой пачкой и зажигалкой, подвинулась на своем стуле вплотную к Мартину и закурила сигарету.

— А теперь вот так…

Джулия набрала полный рот дыма, стараясь не затягиваться. Мартин разинул рот, и она выпустила туда дым.

— Ну? — спросила она.

Мартин кивнул, выпуская дым через нос.

— Кайф.

Джулия обняла его за плечи. Они склонились друг к другу. Она отвернула голову и поднесла сигарету к губам; огонек разгорелся сильнее. Мартин сидел с полузакрытыми глазами и полуоткрытым ртом. Джулия стала поворачивать к нему голову, и когда ее губы оказались в нескольких дюймах от его лица, она медленно выдохнула дым; Мартин втягивал его примерно с таким же звуком, с каким Валентина ловила воздух во время астматического приступа. Выпустив дым, Мартин хмыкнул.

— Что смешного? — спросила она.

— Ни на что я не годен, видишь? Даже курить — и то сам не могу.

— Глупости какие, — сказала Валентина и потрогала припухлость у него на щеке. — Как бурундук.

Мартин поднял брови. Джулия опять набрала в рот дыма. Он с жадностью потянулся к ней.

Спустившись на второй этаж, Роберт увидел, что дверь в квартиру близнецов не заперта. Он постучатся и вошел. Где-то было открыто окно — в коридоре гулял холодный, сырой ветер. Валентина сидела на диване в гостиной, зарывшись в листки бумаги. На кофейном столике лежали планшетка и кольцо. Вечерний свет золотил все, к чему прикасался: блекло-розовый и сиреневатый бархат заиграл; юбка бледно-зеленого платья Валентины легла вокруг нее листом водяной лилии, а волосы, обрамлявшие лицо, наэлектризовались; в золоте заката очертания предметов сливались, и гостиная виделась Роберту сплошной непрерывной поверхностью, живописным полотном. Валентина, поджав под себя одну ногу, устроилась в дальнем конце дивана. Ее взгляд был устремлен в противоположный конец, как будто там присутствовал незримый гость. Роберт замер на пороге и попытался, пожелал, понадеялся разглядеть невидимое. Но не сумел.

Валентина обернулась к нему. Прежде он как-то не замечал, насколько у нее изможденный вид: красные глаза, под ними темные круги.

— Тебе видно? — спросила она.

— Нет, — ответил он. — Расскажи… как она выглядит.

Улыбнувшись, Валентина сообщила:

— С твоим появлением принарядилась… — Она недоуменно покачала головой. — Почему не говорить, что тут такого? В общем, на ней голубое шелковое платье в талию, с юбкой-трапецией; короткая стрижка, волосы чуть вьются; кожа ужасно бледная, розовеют только руки и мочки ушей… На губах темная помада… Что еще ему рассказать?

— Разве ты ее слышишь?

— Нет, она знаками показывает…

Роберт стал медленно оседать на пол у вороха бумажных листов. Он облокотился на кофейный столик. Отсюда ему привиделось какое-то движение воздуха в том самом месте, где, по его расчетам, сидела Элспет: так бывает, если смотришь на свет через идеально чистый стакан и, наверное, если пытаешься увидеть музыку. Он тряхнул головой:

— Хоть убей, не вижу.

Планшетка пришла в движение. Валентина записала послание. ТЕПЕРЬ УЖЕ СКОРО.

— Ага, — сказал он, радуясь, что вернул себе расположение Элспет. Его взгляд скользнул по вороху бумаг. — О чем вы тут беседовали?

— О нашей семье, — ответила Валентина. — Элспет рассказывала, как они с мамой были маленькими, как росли в доме на Пилгримс-лейн.

— А разве от мамы вы об этом не знали?

— Почти ничего. Мама обычно рассказывала про Челтнем. Ну, типа, какое там было жуткое социальное расслоение, как заставляли форму носить. Джулия всегда говорит: лучше бы их в Хогвартс[93]отправили.

ТАМ БЫЛО ЛУЧШЕ ЧЕМ ДОМА

— Чем же там было лучше, Элспет? — спросила Валентина, но ответа не последовало.

От Валентины не укрылось, как Элспет смотрит на Роберта: слегка откинувшись назад, так что создавалась иллюзия, будто они не сводят друг с друга глаз. Через некоторое время Роберт повернулся к Валентине и сказал:

— Ваши дед с бабушкой держали их в ежовых рукавицах. Очевидно, в частной школе-интернате и то давали больше свободы; Элспет рассказывала, как они играли в школьном театре и как дурачили одноклассниц — ты же понимаешь, близнецам это нетрудно.

Валентина обратилась к Элспет:

— А вы с мамой одевались одинаково?

В ШКОЛЕ КАК ВСЕ А ТАК НЕТ ТОЛЬКО В РАННЕМ ДЕТСТВЕ

Валентину задевало, что Элспет с самого начала приклеилась глазами к Роберту. «Привыкла быть невидимой, но я-то ее вижу, а ей хоть бы что».

Уже не первый вечер, как только Джулия выходила за порог, Валентина и Элспет усаживались вместе и начинали вести сбивчивые беседы из вопросов и ответов. Валентина поражалась, насколько отличаются рассказы Элспет от тех, что они с Джулией слышали от матери. В устах Элспет все их детские приключения окрашивались темным цветом: пикник на природе заканчивался смертью одноклассницы, утонувшей в озере; Элспет и Эди всячески старались подружиться с соседским мальчиком, а того вскоре отправили в психиатрическую лечебницу. В каждой истории Элспет и Эди действовали заодно, между ними не случалось ни малейшей размолвки, ничто не предвещало разрыва; они были неразлучны и превосходили многих своих недоброжелателей умом и решительностью. От этих рассказов Валентина начинала тосковать по Джулии — не по такой, какую нынче видела рядом, а по той, какую знала в детстве: заступница, ее второе я. Драматизм каждой истории усугублялся мучительным перемещением планшетки. Элспет волей-неволей проявляла чудеса лаконичности. Ее рассказы напомнили Валентине о бело-синих изразцах, виденных в Почтовом парке.