Читать книгу - "Девушка и ночь - Гийом Мюссо"

– А вот до попкорна я так и не добралась, – сказала она, подсаживаясь ко мне на ступеньку, как будто собираясь смотреть на пару со мной продолжение кинофильма.

Как и в былые лицейские времена, на шее у нее болтался фотоаппарат «Лейка-М», и она тут же принялась фотографировать толпу.

Я знал Фанни целую вечность. Мы с ней и Максимом учились вместе в начальной школе в районе Ла-Фонтон – той самой, которую еще называли «старой школой» благодаря ее красивым зданиям времен Третьей республики^[26], в отличие от сборных корпусов Рене-Кассена, которую открыли в Антибе позже. В отрочестве Фанни была мне близкой подругой, а в коллеже и третьем классе стала первой моей девушкой, и мы уже гуляли вдвоем. Как-то вечером в субботу мы пошли с ней на «Человека дождя», а после кино, когда возвращались на автобусе в Ла-Фонтон с наушниками от моего плеера у меня и у нее в ушах, несколько раз неловко поцеловались. Раза четыре или пять – между «Потому что ты уходишь»^[27] и «Лишь бы они были красивыми»^[28]. Мы гуляли так, вдвоем, до предпоследнего класса, а потом отдалились, хотя и остались друзьями. Она сблизилась со зрелыми и раскованными девицами, которые начиная с выпускного класса спали с мальчишками направо и налево, ни к кому из них не привязываясь. Для Сент-Экза это было в диковину, и многие ее осуждали. А я ее всегда уважал, поскольку она казалась мне своеобразным воплощением свободы. Фанни дружила и с Винкой, очаровательной отличницей, и за это я ее ценил. Потом она выучилась на врача и стала много разъезжать, занимаясь военной медициной и участвуя во всякого рода гуманитарных миссиях. Я снова увиделся с ней случайно несколько лет назад в одной из гостиниц Бейрута, куда меня пригласили как участника Салона французской книги, и тогда она призналась, что собирается вернуться во Францию.

– Видел наших учителей? – спросила она.

Я кивнул, подбородком показав на месье Н’Донга, Леманна и мадам Фонтана, преподававших нам соответственно математику, физику и естествознание.

– Миленькая компания садистов, – отозвалась Фанни, щелкнув их фотоаппаратом.

– Тут уж мне крыть нечем. Ты работаешь в Антибе?

Она покачала головой:

– Я уже два года вкалываю в кардиологическом отделении при больнице в Ла-Фонтоне. Пользую твою матушку. Разве она тебе не говорила?

По моему молчанию она поняла, что я не в курсе.

– Она наблюдается после микроинфаркта, но с ней все хорошо, – заверила Фанни.

Я был удивлен.

– У меня с матерью не все так просто, – сказал я, чтобы поменять тему.

– Так говорят все мальчишки, да? – спросила она, не собираясь, впрочем, выяснять подробности.

Тут Фанни показала пальцем еще на одну училку, воскликнув:

– А вот она была классная!

Я узнал ее не сразу. Мадемуазель Девилль преподавала английскую литературу в подготовительных классах.

– Она и сейчас хоть куда! – доверительно заметила Фанни. – Ну вылитая Кэтрин Зета-Джонс^[29].

Мадемуазель Девилль, ростом под метр восемьдесят, с длинными жесткими, точно солома, волосами до плеч, была на высоких каблуках, в кожаных брюках и куртке без воротника. Тонкая и стройная, она выглядела моложе некоторых своих учеников. Сколько же ей было лет, когда она только пришла в Сент-Экз? Двадцать пять? От силы тридцать. Поскольку в ту пору я учился в подготовительном научном классе, она у меня никогда не преподавала, зато те, кто у нее учился, превозносили ее до небес, особенно некоторые мальчишки, смотревшие на нее как на богиню.

Мы с Фанни еще несколько минут наблюдали за бывшими нашими однокашниками, предаваясь воспоминаниям. Я понял, почему всегда так ценил эту девушку: от нее исходило что-то вроде позитивной энергии. К тому же она обладала чувством юмора, что ее совсем не портило. И все же поначалу в жизни ей приходилось нелегко. Мать Фанни, миловидная блондинка с матовой кожей и мягким и в то же время убийственным взглядом, работала в Каннах – продавщицей в магазине одежды на бульваре Круазетт. Когда мы учились в первом классе начальной школы, она бросила мужа с тремя детьми и вместе со своим хозяином подалась в Южную Америку. И Фанни, до того как ее приняли в интернат при Сент-Экзе, прожила десять лет с отцом, которого парализовало после несчастного случая на стройке, где он работал. Вместе с двумя старшими братьями – по правде говоря, ни тот, ни другой большим умом не отличались – она жила в ветхом дешевеньком доме. Такое жилье не принадлежало к числу главных туристических достопримечательностей, значащихся в туристических справочниках городка Антиб-Жуан-ле-Пен.

Фанни отпустила еще пару-тройку колкостей, легких, но забавных (вроде «А Этьенн Лабитт как был медным лбом, таким и остался»), и взглянула на меня со странной улыбкой.

– Жизнь перераспределила некоторые роли, а ты все такой же. – Она поймала меня в объектив «Лейки» и, щелкнув ею, продолжала свою тираду: – Круглый отличник, элегантный, опрятный, в красивой фланелевой куртке и небесно-голубой сорочке.

– В твоих устах это, понятно, звучит не как комплимент.

– Ошибаешься.

– Девчонки любят только негодных мальчишек, разве нет?

– В шестнадцать лет – да. А в сорок – нет!

Я пожал плечами, прищурился и приложил руку козырьком к глазам, защищаясь от солнца.

– Кого высматриваешь?

– Максима.

– Нашего будущего депутата? Мы курили с ним возле спортивного корпуса, где должен состояться наш вечер встречи выпускников. Похоже, он туда не собирается. Черт, а ты видел эту пьянчугу – Оду Паради? Совсем опустилась, бедняга. Тома, у тебя точно нет попкорна? Я могла бы сидеть здесь часами. Это кино будет не хуже «Игры престолов»!

Тут она заметила, как двое рабочих принялись устанавливать небольшой помост с микрофоном, и веселья у нее мигом поубавилось.

– Sorry^[30], мне уже не до официальных речей, – объявила она, вставая.

С другой стороны амфитеатра Стефан Пьянелли увлеченно беседовал с супрефектом и записывал что-то в блокнот. Перехватив мой взгляд, он помахал мне, что, верно, означало «Никуда не уходи, сейчас подойду».

Фанни смахнула с джинсов пыль и со свойственной ей привычкой отпустила последнюю колкость:

– Знаешь что? А ведь ты, пожалуй, один из немногих парней на этой площади, с которым я так и не переспала.