Читать книгу - "Ольга - Бернхард Шлинк"

Под Новый год Шрёдеры устроили у себя небывалый праздник, прогремевший на всю округу. На него съехалась даже старинная дворянская знать из своих поместий, и отец Герберта, повесив себе на грудь Железный крест, вновь загорелся надеждой на пожалование дворянского титула. Праздновали не только встречу Нового года, но отмечали и достижения года минувшего – в стране был принят гражданский кодекс, установлено телеграфное сообщение с Америкой, пароход «Германия» награжден «Голубой лентой»^[9], германский флаг водружен в новой колонии на Самоа, и еще праздновали то, что ни один китаец впредь не посмеет косо взглянуть на немца^[10]. Наконец-то Германия по достоинству заняла подобающее ей место среди государств мира. В полночь запустили грандиозный фейерверк, приехавший из Кенигсберга пиротехник устроил целый спектакль: в черном ночном небе взрывались белые и красные ракеты, били белые и красные огненные фонтаны, было и немножко синих, потому как Англию и Францию тоже решили почтить. Разве не показала Всемирная выставка в Париже, что новое столетие предвещает великое будущее всем европейским державам? Папаша Шрёдер успешно играл на бирже, спекулируя акциями химических и электротехнических заводов, так что мог позволить себе столь экстравагантный фейерверк.

Герберт хотел пригласить на праздник Ольгу, но Виктория объявила родителям, что присутствие Ольги может повредить репутации их дочери в глазах молодых людей, отпрысков старинных аристократических родов. Герберт сказал, раз так, он тоже не придет на праздник, и оставался непоколебимым в своем решении, невзирая на слезы Виктории, просьбы матери и строгость отца, пока сама Ольга его не отговорила: незачем без нужды восстанавливать против себя родителей. А если они вообще запретят сыну встречаться с ней?

Но посмотреть на фейерверк сбежалась вся деревня, люди не остались у въезда в парк или на площадке перед господским домом, они обошли дом сзади и встали на большой террасе, где собрались гости, смотревшие, как взмывают в небо снопы искр и летят в вышину ракеты и петарды. Сначала деревенские держались поодаль от чистой публики, но уже вскоре, все позабыв при виде небывалых световых чудес, крестьяне стали мало-помалу приближаться и наконец подошли чуть не вплотную к гостям и даже смешались с ними. Гости притворились, будто не замечают этих людей, а родители Герберта – будто не видят сына с Ольгой – те стояли, взявшись за руки, и о чем-то шептались. «Счастливого нового года!»

Он и впрямь выдался счастливым. Ольга выдержала вступительный экзамен, ее приняли в женскую учительскую семинарию в Познани. Благодаря тому, что она сдала экзамены на «отлично», ей предоставили бесплатное место в общежитии для учащихся. Герберт гордился Ольгой, но ревниво смотрел на ее увлечение науками, и еще он с горечью замечал, что она стала очень самостоятельной, независимой от других людей с их мнениями и оценками и в конце концов независимой от него самого. Возможно, она и права, что они не могут пожениться, но ее доводы он пропускал мимо ушей и думал лишь о том, что он ей не нужен. Только вступив в гвардейский пехотный полк после с грехом пополам сданных экзаменов, Герберт забыл о своей ревности и отвлекся от досадных мыслей, теперь он гордился собой так же, как гордился Ольгой.

Он послал ей свой раскрашенный фотографический портрет, на нем он в синем мундире с красным воротником и красными обшлагами и в красно-синей фуражке с маленьким черным козырьком, почти как у шапочек, что носят студенты. Он послал и еще одну фотографию – на ней он в серой полевой форме, в каске с золоченой пикой. Ольга находила, что он хорош и в одном, и в другом обмундировании. Невысокий, но все же не скажешь, что коротышка, коренастый, крепко сложенный, с выражением веселой решимости в глазах, с крупными и резкими чертами лица. Ольга любила его глаза, синие и такие ясные, словно ему чужды какие-либо сомнения, однако порой его взгляд бывал мечтательным и далеким, и, когда Ольга замечала этот взгляд, ее охватывала нежность к Герберту.

С теми фотографиями он прислал и вечное перо – автоматическую ручку, черную, с надписью «Ф. Зеннекен»; перо отвинчивалось, чернила набирались вставленной в ручку пипеткой. А как она писала! Волосяная линия вверх, а вниз с толстым нажимом, и даже когда Ольга что-нибудь зачеркивала или исправляла, написанное все равно было красиво; уже скоро она стала писать Герберту письма сразу начисто, без черновика. Эту ручку он купил в подарок Ольге, как и обещал, на свое первое воинское жалованье.

Ольга тоже послала ему свою фотографию. Она в широкой черной юбке и белой тунике с красными кантами, с обнаженными руками и шеей. Это было так называемое платье «реформ», Ольга сама его сшила. Пышные волосы собраны в узел, лицо чистое, даже губы не подкрашены, лишь чуть-чуть пудры, и то потому, что у Ольги, когда она волновалась, на щеках выступали красные пятна. Смотрела она гордо, – может быть, она гордилась тем, что она не такая, как другие молодые женщины, у которых в голове только моды и мужчины.