Читать книгу - "Кладбища. Книга мертвых-3 - Эдуард Лимонов"

Он предвидел, что старуха нас предаст. Еще при первых признаках ее колебаний, еще в 2009-м, он сказал мне, когда я пожаловался, что Алексеева предложила мне передать «Стратегию» правозащитникам: «Эдуард, то ли еще будет… Мы еще с ней натерпимся». И точно. Натерпелись.

Как-то, подав уведомление в мэрию, когда именно это было, кажется, в январе или марте 2010 года, я подвозил его в «Волге» до метро, я обратил внимание на то, что он сильно исхудал, и спросил его: «Вы что, больны, Константин?» Он сказал: «Да, неважно себя чувствую. В 2006-м была операция, и так себя хорошо после чувствовал. Но вот опять. Дай Бог до лета дожить, — добавил он неожиданно грустно. — Поеду болеть, домой».

«Пусть вам супруга фруктов купит», — мы уже доехали до метро «Охотный ряд», поворачивали.

«Умерла жена, — сказал Константин. — Один живу».

«Может, вам привезти чего, ребята приедут, помогут».

«Да не нужно ничего, спасибо. У меня дочь и сын взрослые. Дочь недалеко живет».

И, поправив сумку на плече, натянув шапку, он вышел из «Волги».

«Заболел Костя», — сказал я, обращаясь к нацболам в машине.

«Ребята из “Левого фронта” говорят, что рак у него. Умрет, наверное, скоро», — обыденно сообщили нацболы.

Однако Костя выкарабкался тогда. Дожил не только до лета 2010-го, но и дожил и до лета 2011-го, и 2012-го, и умер только в августе 2013-го.

Впрочем, в январе 2011-го, когда мы — я, он, Яшин, Немцов, Владимир Тор, Демушкин — оказались в спецприемнике на Симферопольском бульваре, он был еще очень плох, загибался просто. Сергей Удальцов: «Больного, по сути дела, человека, с проблемами со здоровьем, немолодого, отправили за решетку. Это, конечно, чудовищно, на мой взгляд. Все эти 10 суток его состояние здоровья было, конечно, далеко от нормального, к нему два раза приезжала скорая по его просьбе, потому что было ухудшение здоровья, боли в желудке довольно сильные. По сути дела, это была такая форма пыток».

Удальцов неточен, потому что его в те дни в спецприемнике не было. Я был, поэтому свидетельствую, что Константин не просил вызывать ему скорую. Это мы, его сотоварищи, потребовали вызвать скорую, что менты и сделали с некоторым даже похвальным рвением. Человек он был скромный и лежал себе тихо, загибаясь, зеленый весь. Более или менее подробно эта ситуация расписана у меня в моей книге «Дед».

Летом 2011-го мы стали проводить сидячие митинги на Триумфальной в июле и августе. Константин к тому времени уже был так силен, что после июльской сидячки просто так в руки особого полка не дался, разбросал их, и только под давлением превосходящих сил вынужден был уступить.

Думаю, что каждый день его начинался с борьбы с его больным так или иначе телом, а затем он отправлялся на фронты политической борьбы. Помимо «Левого фронта» он входил в организацию «Моссовет» и в «Рот-фронт» и твердо и не опаздывая посещал все их акции. «Моссовет» защищал от сноса поселок Речник, московские дворы от застройщиков, архитектурные памятники от сноса. И везде стоял в первых рядах Косякин.

Я не пою ему панегирик. Я видел несгибаемого Костю в деле. На Триумфальной яростно кричащим и отбивающимся — и на видео и фотографиях бодающимся с полицией и ЧОПами. Это была его жизнь. В шестьдесят пять лет он вел себя моложе многих молодых.

Когда он лег уже в Боткинскую на его финальном отрезке борьбы с телом, я положил себе за правило звонить ему регулярно. Это, знаете, тяжелая задача, говорить со смертельно больными. Но в его случае задача облегчалась тем, что я сообщал ему новости о нашей политической борьбе. Он живо реагировал, и яростные ноты в его голосе не исчезли.

Однажды я не мог ему дозвониться ни по одному телефону, и уже решил было, что его не стало. Однако он позвонил мне сам на следующий день и сообщил, что его на весь день увозили на какие-то процедуры.

Умер он в августе, когда природа готовится к ежегодной смерти. В садике у морга Боткинской больницы собралось немыслимое для обычных похорон количество людей. Пряно пахли травы и пахли цветы и венки. Церемонию долго не начинали, и когда мы протиснулись в зал для церемонии прощания, нас оказалось слишком много.

Вдоль гроба несколько женщин растянули флаг «Левого фронта» — красный, разумеется.

В гробу лежал не Косякин. Человек, совсем даже не похожий на него. Страшное лежало существо. Черты лица его были мелкими, рот — огромен. Лицо как будто залили жидким стеклом. Это был не он, и даже не человек.

Я понял, в чем дело. Смерти, чтобы победить его, пришлось так изъесть его изнутри, что она заменила его собой. Мы произнесли речи. Я произнес свою, скорее, очень эмоциональную. Основные положения моей речи я нашел недавно в Интернете. Я сказал:

«Ушел упрямый, сильный, честный, советского производства человек. Человек твердых убеждений и твердых принципов. У него была совесть, у него присутствовало достоинство… Я потерял верного товарища».