Читать книгу - "Путешествие во тьме - Джин Рис"

На столе — лампа с красным абажуром, на окнах — тяжелые розовые шелковые портьеры. Имелась также жесткая софа с прямой спинкой, а у стены — два стула с изогнутыми ножками, — все обито красной тканью. Заведение называлось Отель Хоффнер, Отель и ресторан Хофнер, Ганновер-сквер[10].

Официант закончил рассыпаться в извинениях и вышел. Потом появился снова, неся рыбу и еще одну бутылку вина, и наполнил наши бокалы. Я быстро выпила свой, потому что весь день меня знобило, и я боялась, что простудилась. Болело горло.

— Как поживает ваша подруга — Мози, кажется?

— Моди.

— Ах да, Моди. Как поживает Моди?

— О, очень хорошо, — сказала я, — с ней все в порядке.

— Вы все еще живете вместе?

— Нет, — ответила я, — между гастролями она останавливается у своей матери в Килберне.

Он сказал:

— Ах вот как, она останавливается в Килберне, — и оценивающе посмотрел на меня. — А что вы обычно делаете между гастролями? Вы живете у женщины, адрес которой дали мне?

— У мачехи? — уточнила я. — У Эстер? Нет, я вижусь с нею нечасто. Она редко бывает в Лондоне.

— Вы всегда останавливаетесь в этих комнатах на Джадд-стрит?

— В комнате, — сказала я, — там только одна комната. Нет, я там никогда раньше не жила, и мне там не очень нравится. Но это все равно лучше, чем тот дом, где я жила прошлым летом, — общежитие для девушек из хора на Мейпл-стрит. Там было просто тошнотворно, особенно то, что всякие старые грымзы заставляли нас каждое утро спускаться на молитву.

Я выпила еще вина и стала разглядывать скатерть. Я вспомнила сестру-хозяйку, молящуюся с поднятым вверх лицом и закрытыми глазами. И ее короткий курносый нос и толстые губы, бормочущие молитву. Она была похожа на кролика, слепого кролика. В таких молитвах было что-то жуткое. «В любой молитве есть что-то жуткое», — подумала я.

Я видела ее и видела силуэты красных гвоздик, стоявших на столе. Мы заговорили о гастролях, и он спросил меня, сколько я зарабатываю.

— Тридцать пять шиллингов в неделю и дополнительно — за дневные представления, — сказала я.

— Мой бог, неужели? — удивился он. — Но вам, конечно, не хватает этих денег?

«Как раз вполне хватает, — с раздражением подумала я, но тут официант принес поднос с едой и прервал мои мысли.

Была откупорена еще одна бутылка вина, и я почувствовала, как в животе разливается тепло. Я слышала свой голос как будто со стороны, слышала, как говорю, как отвечаю на вопросы, и все это время он продолжал смотреть на меня странным взглядом, как будто не верил тому, что я говорю.

— Так вы не часто видитесь с вашей мачехой? А она одобряет ваши постоянные поездки? Она не думает, что вы позорите честь семьи и все такое?

Я посмотрела на него. Он улыбался, как будто посмеивался надо мной. Я не стала отвечать. Я подумала: «О господи, он, кажется, смеется надо мной. Не стоило мне сюда приходить».

Но когда официант принес поднос с кофе и ликером и плотно прикрыл за собой дверь, как будто давая понять, что больше не придет, мы ближе подсели к огню и я снова почувствовала себя хорошо. Мне нравилась комната, и красные гвоздики на столе, и то, как он говорил и как был одет, — особенно его костюм. У меня с одеждой были сплошные проблемы, — во всяком случае, я старалась носить черное. «Она была одета в черное. Мужчинам нравится этот траурный цвет — или отсутствие цвета». Об этом писал… как же его звали? «Коронет» или другой — «Ищейка»?[11]

Он сказал:

— У вас чудесные зубы, настоящий жемчуг. Вообще, вы прелесть. Вы так серьезно выбирали эти жуткие чулки. Это выглядело очень трогательно.

А потом он стал целовать меня, и все время, пока он целовал меня, я думала о том мужчине на вечеринке в Кройдоне[12]. Он все время повторял: «Ты не умеешь целоваться. Я покажу тебе, как это делается. Вот как ты делаешь, а надо вот так».

У меня закружилась голова. Резко отвернувшись, я встала.

Позади дивана была дверь, но сначала я ее не видела, потому что ее скрывала портьера. Я повернула ручку.

— Ох, — сказала я, — здесь спальня, — мой голос внезапно стал высоким.

— Действительно, — сказал он.

Он засмеялся. Я тоже засмеялась, потому что почувствовала, что нужно сделать именно это. Ну вот, ты сейчас сможешь узнать, как это бывает, почему бы и нет?

Мои руки беспомощно упали вниз. Он снова поцеловал меня, его рот был настойчив. Я уловила запах вина и почувствовала ненависть к нему.

— Послушайте, отпустите меня, — сказала я.

Он пробормотал что-то, я не расслышала.

— Думаете, что я вчера родилась? — я говорила как можно громче и старалась оттолкнуть его. Пальцы упирались в твердые края его воротничка.

— Черт, прекратите, прекратите же, пустите меня или я сейчас подниму такой шум!

Но как только он отпустил меня, вся ненависть к нему прошла.

— Простите, — проговорил он, — это так глупо с моей стороны.

Он смотрел на меня узкой полоской прищуренных глаз, будто тоже ненавидел меня. Потом отвернулся и взял в руки бокал.

На столе алели гвоздики и, колеблясь, лежали неровные блики огня. Я подумала: «Если бы можно было все прокрутить назад и начать сначала, и чтобы все случилось по-другому».

Я взяла пальто и шляпу и ушла в спальню, захлопнув за собой дверь.

Камин горел, но в комнате было холодно. Я подошла к зеркалу и, включив над ним лампу, уперлась взглядом в свое отражение. Мне показалось, что я смотрю на кого-то другого. Я долго вглядывалась в свое лицо, прислушиваясь к звукам за дверью. Но из соседней комнаты не доносилось ни шороха. Стояла полная тишина. Я слышала только легкий шум, какой бывает, когда подносишь к уху раковину, — словно что-то проносится мимо.