Читать книгу - "Американская пустыня - Персиваль Эверетт"

Снаружи возились домашние, укладываясь спать, несмотря на ранний час. Эмили жаловалась, что у нее еще не все уроки сделаны, а Глория успокаивала девочку: дескать, тревожиться не о чем, тем более что завтра она в школу, может статься, вообще не пойдет.

Тед снял галстук, потом рубашку, упорно стараясь не смотреть в зеркало. К тому, чтобы себя увидеть, он еще не готов, нет. Итак, вот он ослабил галстук, стянул его через голову, скинул рубашку. Над ванной курился пар; вода плескалась у самого слива. Тед завернул кран. Погрузил руку в воду – и, как и подозревал, не обжегся. Рука его была не столько нечувствительна к кипятку, сколько безошибочно определяла точную температуру и при этом оставалась невосприимчива к негативному воздействию. Любой другой уже обварился бы: вода была градусов под 140 по Фаренгейту. Тед осторожно сел в ванну – очень прямо, не отклоняясь назад, точно инвалид, ожидающий, чтобы его помыли. А затем совершил нечто, чего не делал со времен восьмилетнего возраста: а именно расплакался.

Тед все еще был в ванне, когда вошла Глория и присела на унитаз рядом с ним. Глянула мужу в лицо – подчеркнуто в лицо и, вне всякого сомнения, на все остальное тоже, особенно на шею – и испугалась. Тед почувствовал ее новообретенный страх и, все понимая, проговорил:

– Это нормально, Глория, я и сам себя слегка побаиваюсь.

– Что же все-таки случилось? – спросила она.

Тед намылил плечи, всей грудью вдыхая аромат сандалового масла.

– Не знаю; но мне ужасно жаль, – отозвался он.

– Милый, я так рада, что ты жив, – сказала Глория. – Ты ведь и впрямь жив, правда?

Тед пожал плечами. Сейчас он размышлял не над тем, жив он или нет, а над тем, устраивает ли его то, что он жив. Не то чтобы ему хотелось умереть в том же смысле, в каком он представлял себе это на пути к самоубийству, но так, как сейчас – если, конечно, сейчас он на самом деле мертв. При жизни он никогда себя не чувствовал так, как ныне; тогда что же с ним происходило? Как такое называется? Гипер-жив? Мета-жив? Суб– или супержив? На самом-то деле он не то чтобы жив, а стало быть, фактически мертв – но не отошел. Бедолага Тед, он не «умер и отошел в вечность»; он умер – однако тут как тут.

– Вроде кожа у меня другого оттенка, тебе не кажется?

Глория пригляделась к его поднятой руке и покачала головой.

– Такая же, как всегда.

– Глория, а что мы вообще знаем о смерти? – спросил Тед.

– По всей видимости, ничего, – отозвалась она. И вскинула взгляд на лампочку. – А ты что-нибудь видел или, может, голоса слышал?

– Нет, ничего ровным счетом. Вижу, надвигается грузовик «Ю-Пи-Эс» – раз, и я уже в церкви. Хотя, должен признать, я сразу понял, что происходит. Странно, правда? Вдруг я сознавал все, что происходит, но просто-напросто не сознавал своего осознания? – Тед помотал головой. – Ты только послушай, что я несу. Прямо псих какой-то.

– Тебе голову отрезало, – промолвила Глория, отчетливо выговаривая каждое слово. – После такого в живых остаться невозможно. Наверное, это сон. Я не сплю, часом?

– Не спишь, – заверил Тед.

– А ты почем знаешь? Ты даже не уверен, жив ли ты, – парировала Глория.

– Один-ноль в твою пользу. – Тед пригляделся к жене: глаза у нее были красные и усталые. – Как там дети?

– Растеряны, конечно.

Тед кивнул.

– Надо бы мне завтра к врачу сходить. Точнее, к себе врача вызвать, пусть на меня посмотрит. – Он рассмеялся. – Сам не знаю зачем. Ну, что такого скажет мне врач?

– Может, скажет тебе, что ты живой, – молвила Глория.

– Ну и что это изменит? – Тед вернул мыло в мыльницу, сполз пониже, окунул голову. – Хочешь, расскажу, на что это похоже? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Ощущение такое, будто нет такого раздражителя, что не воздействовал бы на меня в полной мере. Вот, например, сейчас я чувствую запах не только мыла в мыльнице, но и саше в бельевом шкафу, и аромат твоих духов – вон тех, у раковины. Чувствую тот кисловатый запашок из трубы, что мы если и замечали, то разве что от случая к случаю. Слышу, как где-то снаружи мурлычет кошка, как бьется твое сердце, как посапывает Эмили. Все мои органы чувств словно с цепи сорвались.

Глория не сводила с мужа глаз.

– Может, теперь войдут в моду анекдоты про мертвецов, – предположил Тед. – Типа на каких языках говорят покойнички? Вестимо, на мертвых. – Тед заметил, что Глории не смешно. – Ну, в любом случае пусть доктора на меня глянут. По крайней мере хоть от швов на шее избавлюсь.

Глория расплакалась.

Тед беспомощно смотрел на собственные руки, что плескались в воде, точно пойманная рыба. Затем схватил мыло, приподнялся, намылил яички.

– Мне ужасно жаль, – сказал он.

– Милый, пожалуйста, хватит извиняться. – Глория вскинула глаза; он и забыл, что в лице ее может отражаться столько сочувствия. Она глядела на мужа так, словно понимала, как ему страшно. – Ты столько всего пережил. – И, словно с запозданием расслышав собственные слова, рассмеялась.

Тед улыбнулся.

– Мы вместе, – произнес он. – Остальное уже не важно.

Ему вспомнились все его измены, а еще – затяжные периоды эгоцентричной отчужденности, ухода в себя, и Тед вновь испытал чувство вины и боль, что погнали его на свидание с суицидом. Пережитая смерть не стерла нелицеприятной самооценки – и, сидя там, в ванной, с головой, наскоро пришитой к телу с помощью лески, Тед не столько верил в то, что ему дали второй шанс, сколько полагал, что, возможно, не до конца исчерпал первый. Он глядел на залитое слезами лицо Глории и вспоминал, как они сидели так в ванной комнате в прошлый раз, вот только в ванне была Глория, нагишом, а он каялся ей, что спал с аспиранткой. Даже тогда Тед понимал, что рассказывать жене такие вещи, в то время как она, в чем мать родила, в полной тепловатой воды западне, – низко и подло. А теперь он смог признаться себе еще и в том, что само его признание, – пусть даже в тот момент он убедил себя, что поступает очень даже храбро, – это не что иное, как слюнявое малодушие, ибо было подсказано жгучим страхом, что девица в любом случае все выложит Глории.

Студентка, имя которой совершенно несущественно (хотя на самом деле звали ее Инга), посещала семинар Теда по истории языка. В разгар дискуссии насчет звонких фрикативных согласных Тед вдруг обнаружил, что аспирантка Инга отчего-то притиснута к картотечному шкафу его офиса. Притиснута задом, а он к ней – передом. А еще у нее оказался неправдоподобно длинный язык, каковой проник в самые глубины Тедова рта и внушил мысль о том, что эта женщина волнует его совершенно иначе, нежели любая другая. Очень может статься, что физически именно так все и было, однако Тед использовал помянутую мысль как оправдание, как некое логическое обоснование для своего желания совершить что-нибудь дурное, сумасбродное, глупое. Его член ощутимо напрягся – и Тед с грустью осознал, что немало тому удивлен.