Читать книгу - "Косовский одуванчик - Пуриша Джорджевич"

– Пробуйте, – велит Рекс.

– Да это совсем как наша мамалыга.

– А это и есть мамалыга. Вы что думаете, мы к вам в Косово на прогулку пришли, что ли? Нет, КФОР готовился к прибытию в вашу страну. Сербский я не успел выучить, но почти все мы прошли курсы поведения с местным населением. Вам сколько ложек?

– Две, – говорю я.

– Попробуйте. Ну и как?

– Прекрасно, я просто поверить не могу.

– Просто надо смотреть телевизор. Мы всему этому научились, пока смотрели наш канал в Лондоне, по которому весь день только о пище, готовке, сервировке.

– У нас таких передач нет.

– А у нас они популярнее футбола. А женщины, которые ведут эти передачи. Их на первых страницах журналов печатают чаще, чем киноартисток. Я уж и не говорю про Америку, где две толстые бабы стали идолом для миллионов мужчин.

– Вы могли бы начать на нашем телевидении…

– Что вы! Я не толстый, не красивый. Наверное, это вам бы лучше подошло. Вы отлично говорите по-английски!

Рекс подошел к телевизору и быстро настроился на нужную волну: две толстые бабы демонстрируют поварское искусство.

В окне, совсем как в телевизоре, появилась тень.

В руке у нее – револьвер.

Я едва успела окликнуть Рекса. Маленький толстенький рядовой Рекс, совсем как кошка, бросился к двери и распахнул ее… Тень из окна исчезла. Мамалыга дымилась, и за дверьми – короткий вскрик… Потом коротко взвизгнула полицейская сирена, и звук мотора растаял.

Рекс вернулся на кухню. В руке у него был нож, он походя взял салфетку, вытер ею кровь с лезвия.

– Ну что же вы, мамалыга остынет, мисс. Ох, извините. Я слишком разговорился, рядовой Рекс из британско-непальского отряда ГУРК. Мой нож называется кукри. Нож кук-ри. Наши воинские традиции требуют, чтобы нож, вынутый из ножен, возвращался в них только окровавленным.

– А что за человек был за окном?

– Он не был знаком с нашими традициями.

Нож кукри осторожно погрузился в ножны, словно боясь кого-нибудь разбудить.

– Чуточку каймака бы не помешало, – сказал Рекс как бы между прочим.

Зовут Рекс, повар, сыр с мамалыгой, знает и про каймак. Несмотря на окровавленный нож, мне пришлось рассмеяться, чтобы не выпадать из его стиля, хотя каймак-то у нас разный.

– Самый лучший в Кралево, – решительно заявил Рекс.

– Вы и это знаете?

– А мне, что вы мне на ужин оставили?

С этими словами в кухню ввалился высокий КФОР. Пахло мамалыгой. Высокий где-то по дороге ухватил сыра, салями, пару ломтей хлеба, зубы его скрипели, перемалывая пищу. Высоченный, длинный нос, длинные голенища у сапог, длинная антенна в кармане.

Привет, – чавкая говорит. – Привет, Рекс, вот и сбылась наша мечта. Я был в штабе, дали нам эту кафану, чтобы мы ее переделали в кабак для наших офицеров и солдат. Я продуктами займусь, а ты будешь шеф-поваром. Мисс, выбор за вами.

* * *

ОБОЖАЮ свитера – лучшей одежки для меня не было в тот холодный день, когда первые бомбы упали на Приштину и страх был горячим. Свитер на мне был из Сырогойны, длинный, почти до пяток, пестрый, как географическая карта, так что мне даже показалось, будто летчик в «торнадо» стрелял в меня, приняв мой свитер за маскировочную сеть для танка, или же этот летчик тоже любил свитера и старался пристрелить меня, но я знала, что эти невидимые самолеты сами все видят и слышат, а рядом со мной был полковник Уэллс – вот что меня спасло от войны и мартовского холода: полковник Уэллс и свитер из Сыро-гойны. У меня никогда не было кашемирового свитера, такого как у Сони Савич в фильме «Сахарная водичка», но я запросто определяла, у кого из чего свитер, определяла, откуда родом его хозяин и даже, что он за человек, и еще нравились мне вязаные жилетки у стариков. Как-то раз я такую дедушкину на факультет надела и спросила препода, как она по-английски называется, а тот не знал, хотя уже в возрасте был, начал из себя идиота изображать и говорит: «Точно так же как жилет». Нравилась я старичкам всегда, но я дураков даже на сербском не любила. Я в английском большой спец была, с ходу, с колес что угодно, даже «вдруг откуда ни возьмись появился в рот ебись» я запросто перетолмачивала, с листа, но сейчас рассказ о другом уже – я видела, как в «Бар Кукри» вошел человек в кашемировом свитере. Был полдень, после минувшей ночи с мамалыгой, в бывшей кафане «Весна» на втором этаже были спальни, там я прямо купалась во сне, выспалась здорово, красоту свою на все сто подняла, почти радовалась, ожидая, что еще случится, двери открыты, и вот тебе первое действие, когда в «Бар Кукри» вошел кашемировый свитер и, обходя «Бар Кукри», залопотал: «Гут, гут» и другие немецкие слова. «Гут, гут, кухня отличная, прекрасно, стойка длинная, давай на ней покатаемся, фрой-ляйн Мария» – это он мне говорит.

Откуда он, мать его ети, знает, как меня зовут?

– Фройляйн Мария, как жизнь? – продолжил кашемировый свитер по-сербски. – Как дела? Позвольте представиться, майор Карл Шустер, я культуртрегер из КФОРа. Здесь будет кафе-бар, кафе-театр а ля Брехт.

Так говорил майор Шустер. Фрайер ничего себе. Тридцать лет, конечно блондин, но, похоже, крашеный, и свитер этот…

– Кашемировый… – бросает он мне на ходу. – Но в Кашмире нет больше мира, скоро все мы будем носить свитера из Сырогой-ны. Я там был, фройляйн Мария, этносело. Это село своими свитерами весь мир завалило… Да, да, Сырогойно, и знаете, как я эти трудные сербские слова на кусочки разламывал, как лепешку, и вот в один прекрасный момент СЫРОГОИНО, когда я его разломал, превратилось в СЫР-УГОЕН,[1]Сыро-гойно. А ваши стихи вашего Вука,[2]Гете их любил и переводил, и вот там я от души наговорился по-сербски, честно, я знаю, что албанцы говорят по-сербски, но – молчок, – представьте себе, пока я шел в кафану – пардон, в «Бар Кукри», – увидел киоск на главной улице и попросил по-сербски: «Пожалуйста, пачку „Дрины“». Одет я в гражданское, как сейчас, и на мой сербский вопрос из киоска выскочил молодой человек, почти мальчик, и с револьвером в руке. Я кричу: «Хальт! Я майор немецкой армии», – по-немецки, естественно. И ребенок отступил. Я разволновался из-за мальчишки с револьвером и вообще впервые в жизни оказался под прицелом, знаете, дуло пистолета показалось мне больше пушечного жерла, а ведь я почти десять лет в армии! Как вам мой сербский?

– Словно вешние воды, – вздохнула я.

– Тургенев, – поддел меня майор. – Кроме сербского языка, я изучал русскую литературу. Она мне здесь тоже пригодится. Собственно говоря, я – культуртрегер и для русских солдат из КФОРа. Русские любят поэзию, но больше под гитару. Я привез кассеты с этим… Ну, маленький такой, актер?