Читать книгу - "Влюбиться в Венеции, умереть в Варанаси - Джефф Дайер"

— Я надеялся, что о ней уже все забыли, включая издателей. Я так за нее и не взялся.

Это, по крайней мере, было не менее искренне, чем его восхищение Джессикой. Попиши достаточно долго журналистику — и можешь быть уверен, что издатель непременно углядит в какой-нибудь твоей статье зерно будущей книги. Письмо, пересланное ему «Эсквайром»[34], повлекло за собой телефонный звонок, тот — обед, а тот — контракт на написание книги о… Джефф постарался поскорее выкинуть эту мысль из головы. Даже тогда у него не было ни малейшего желания писать эту книгу, но он надеялся, что контракт и аванс — даже такой мизерный — сподвигнут его засесть за работу. И это действительно помогло. На месяц. После еще полугода вялых судорог он окончательно забросил книгу и снова стал писать журнальный бред. Узнав, что его редактор увольняется, Джефф поздравил себя с тем, что успел слегка подзаработать, так ничего и не сделав. Не считая краткого звонка от наследника редактора, от него, судя по всему, больше никто ничего не ждал. Даже аванс возвращать не пришлось. Просто здорово! Он сделал лишь одну ошибку — оповестил всех в первом приступе энтузиазма, что работает над книгой. Отсюда и весь этот разговор. Джефф еще раз объяснил, что давно забросил, похоронил этот проект.

— Я вас не виню, — сказала Джессика. — Писать книгу — это сущий ад.

Как много народу случайно или намеренно заставляет тебя почувствовать себя полным нулем (многие, кстати, думали, что у Джеффа по этой части особый талант)! Но после разговора с Джессикой всегда словно летаешь. Словно она только что обняла тебя за плечи и сказала, что вы вместе в одной лодке.

— Так оно и есть, — подхватил Джефф. — Ума не приложу, почему все вдруг ударились в это дело. Но вернемся к вам. Вы для кого-то пишете о биеннале?

— Для «Вог», — сказала она.

Вот зачем нужно писать книги. Тебе начинают предлагать такую работу. Как обычно, Джеффово восхищение немедленно окрасилось в оттенки зависти, несмотря на то что за вычетом некоторых деталей — отель, гонорар и тема статьи — они здесь были за одним и тем же. И в этом суть биеннале: все здесь делают одно и то же, по одной и той же схеме, лишь с отдельными незначительными вариациями на тему. Ты приезжаешь в Венецию, смотришь тонны картин, ходишь на вечеринки, пьешь как лошадь, часами городишь совершеннейшую чушь и в конце концов возвращаешься в Лондон в состоянии демонического совокупного похмелья, с печенью, еще на шаг приблизившей тебя к могиле, записной книжкой, почти свободной от записей, и первыми признаками герпеса.

К ним присоединились режиссер Дэвид Кайзер (на самом деле он снимал телепрограммы) и главный редактор «Фриза»[35], Майк Адамс. Джессика тоже их знала. Кайзер был только что из Саудовской Аравии («Реально гнусная страна, куда стоит ехать, только если вы хотите как следует испортить себе жизнь»). Жизнь без алкоголя в течение недели сказалась на нем очень сильно.

— Будто ты в пустыне и видишь мираж, — поделился он с ними. — Занимаешься всякими делами, общаешься с людьми, а тебя каждую секунду глючит. Так и маячит перед глазами пинта пива. И климат как нельзя располагает к выпивке, а этого-то как раз нельзя.

Майк и Джефф попеременно качали головами в знак отвращения и кивали в знак сочувствия. История носила явный гуманитарный оттенок, хотя основное ее содержание заключалось не в этом, а в том, как Кайзер неожиданно для себя обнаружил, что является мусульманином:

— …и тут подходит ко мне не то полисмен, не то член комитета по общественной нравственности. Ни тебе солям али кун или что-то типа того — нет, чтобы хоть как-то представиться, так сразу тебе: «Коран читал?» Читал, говорю. «Правильно читал?» Думаю, да, говорю. «Тогда ты мусульманин, — говорит. — Хорошо». Конец цитаты. Убийственная логика.

— И пока он с тобой говорит, — ввернул Майк, — ты так и видишь перед собой большой, холодный «Хайнекен» в запотевшем стакане, верно?

— Ну, необязательно «Хайнекен». Иногда это был «Будвар».

— Но всегда светлое? А темное, нефильтрованное?

— Для нефильтрованного было слишком жарко. И вообще, не будем вдаваться в частности. Тут есть тема поважнее.

— Я думал, мы уже по уши в важном, — заметил Джефф. — Неужели мы еще не приблизились к сути?

— Суть в том, что нужно было поехать в Саудовскую Аравию, чтобы понять: при прочих равных в последние тридцать лет мои отношения с пивом были если не самыми страстными, то уж точно самыми постоянными из всех, которые я когда-либо имел.

Поскольку Кайзеру стукнуло сорок шесть, это было похоже на правду. Однако задержаться на этих важных вопросах подольше им не удалось. По законам социальной физики группа из четырех человек неизбежно начинает вовлекать в свою орбиту новых собеседников — Мелани Ричардсон из Института современного искусства, Натали Портер, писавшая для «Художественного обозрения», и Скотт Томсон, которого Джефф знал, хоть и эпизодически, больше десяти лет. Все это время, пока другие меняли работу или делали карьеру, Скотт преспокойно сидел на одной и той же непритязательной должности в «Обозревателе», перемежая это долгими периодами странствий. Так он зарабатывал себе на жизнь, хотя истинным его призванием было постоянно меняться — каждые несколько лет он с энтузиазмом кидался во что-то новое, да так самозабвенно, что это напрочь перечеркивало все, во что он с таким неистовством вкладывался еще вчера. Последнее его помешательство, впрочем, было то же, что и восемь месяцев назад: «Горящий человек», большая тусовка в пустыне Невада. Он уже был там пару лет назад и собирался снова поехать в августе. «Опыт, переворачивающий всю жизнь» — называл он ее. Ровно то же самое Джефф слышал от него в последнюю их встречу, на вечеринке на фризовской Ярмарке искусств, и был вполне готов поверить ему на слово. Впрочем, у Майка были на этот счет другие взгляды.

— По моему опыту, эффект «опытов, переворачивающих всю жизнь», проходит очень быстро, и через несколько недель ты выныриваешь на поверхность, ничуть не изменившись. Хотя в девяти случаях из десяти именно меняющие жизнь опыты часто помогают тебе осознать всю не-изменность собственного бытия. Потому-то все эти романы и пользуются такой популярностью, ну, там где есть день или событие, «изменившее навеки всю их жизнь». Сплошная фикция.

— Уж ты-то точно не меняешься, чувак. Циничный, как всегда.

Скотт (называвший всех подряд чуваками) ничуть не обиделся; говоря это, он едва не смеялся, в то время как тирада Майка была не то чтобы агрессивной, но достаточно жесткой.

Легкая неловкость, порожденная этой перепалкой, была нарушена неким субъектом в голубом льняном пиджаке, который налетел на Джеффа, расплескав свой бокал. Он наполовину обернулся, и Джефф машинально извинился. Никакого самообладания не понадобилось: агрессия сдалась без боя. Это был в своем роде триумф эволюции. Столкнувшись с каким-нибудь непокорным артефактом — зависшим компьютером или зажевавшим бумагу принтером, — Джефф моментально вскипал, но во всех социальных ситуациях гнев сам собою и без всяких усилий мутировал в свою улыбчивую противоположность.