Читать книгу - "Отчий сад - Мария Бушуева"

— да, внук совершенно чист, чист — и её тонкие, наводящие вопросы его телефонным приятелям приносили

ей успокоение. Что вы, он такой не от мира сего, говорил какой-нибудь его дружок, он весь в искусстве. Ему ни до чего другого дела нет. Хорошо, хорошо, думала Юлия Николаевна, но вдруг пугалась: господи, а умри она, как будет он жить, её голубь? И, случалось, в весьма мягкой форме пыталась бабушка объяснить взрослому внуку, что жизнь не так проста и кристальна, как считает, видимо, он, что в искусстве нынче не талантом берут, а угождением правящей идеологии, — она так и говорила, вполне откровенно, ведь сама проработала долгие годы в центральной областной газете редактором и понимала правила игры. Митя злился, пинал стул, рявкал на бедную старуху и убегал из дома. Он и в самом деле не от мира сего — то ли с огорчением, то ли с облегчением думала она тогда. Ни одна женщина не выберет такого в мужья. Всем ведь нужно одно — обеспеченность, опора. Что ж, жаловалась она соседке в гороховом платье, видно, тащить мне этот крест до самой смерти. И детский светящийся мотылёк счастья вдруг пролетал над её тяжёлым львиным лицом.

Приходившие к Мите сначала подвергались рентгеновскому взору Юлии Николаевны, которая усаживала их рядом с собой, распрашивала о том о сём и, наконец, видимо, убедившись, что опасности нет, звала: Митенька, к тебе! — и выглядывал из своей комнаты, заставленной и заваленной, пропахшей красками и всем, что им сопутствует, улыбающийся Митя, махал рукой — салют! — и его бабушка, Юлия Николаевна, пропустив к нему просвеченный объект, тоже с улыбкой принималась за чтение. Пьесы, пьесы любила она.

Но знакомство его с Риткой бабушке почему-то понравилось. А ведь Ритка была замужем — и прочно. Муж её, Лёня, Леонид Галкин, работал заместителем директора магазина «Галантерея», того самого, на углу Советской и проспекта Маркса, который в народе давно прозвали магазинчиком Михановского: старикан сидел директором уже сороковой год и, говорят, любил водить в подвалы девочек, где после нескольких приятных для него процедур щедро одаривал их всевозможной косметикой,

в те годы редко появлявшейся на прилавках. В Ритке, хорошенькой, подвижной, худощавой, Митя не заметил жёсткого прагматизма, но угадал задавленную тоску по идеалу. Пятнадцатилетняя, в школьной форме с белым отложным воротничком, с косой, перекинутой через плечо, она глянула на него с фотоснимка грустными светлыми глазами, и он тут же понял, для какой судьбы она родилась: пьющий муж, ее к нему страстная любовь, страдание, ревность, многотерпение; она бы нянчила его троих детей, вытаскивала его на себе, как фронтовая подруга, из драк и пьянок, в жертвенности своей находя, конечно, неосознанно, тот идеал, которого так недостаёт ей в сытой, обеспеченной жизни. Чтобы убедить себя, что всё идёт правильно, преимущества своей жизни необходимо было периодически демонстрировать бедным подругам, перед которыми раскрывались шкафы с шикарными платьями, пушистыми лёгкими кофтами, дублёнками, кожаными пальто, выдвигались ящики с косметикой, самой лучшей, самой дорогой, французской, раскрывались коробочки с бриллиантовыми серьгами и кольцами (всё имевшееся в доме золото, разумеется, она не показывала — не разрешал Лёня). Подруги леденели от зависти; удовлетворённая, она включила им видео, чтобы, пока они окончательно гибнут под сексуальный фильмик, приготовить им что-нибудь особенное поесть и красную икру выставить на стол — пусть живущие в скудости и нищете вкусят хоть малость от красивого пирога настоящей жизни. Смутная тоска о чём-то неведомом вновь мощным ударом была отброшена в самый дальний угол — и там до поры до времени таилась, иссохшая и незаметная, а лихорадочная мелодия канкана звучала, всё нарастая.

Она была старше Мити на четыре с половиной года. Девочка Кристина составляла предмет её гордости наравне с бриллиантами и любимым кожаным плащом. Миленькая, чёрненькая, кудрявая, она весело щебетала и уже мечтала стать продавщицей. Кристинку Ритка хотела в честь бабушки, Лёниной матери, назвать Деборой. Но муж не дал.

— Ты что, сдурела! — крикнул. — Никаких Дебор. Так и получилось: Кристина, Кристя, Тина. Митя, впервые к Рите придя (бывшая его сокурсница, Инесса, теперь возглавляющая рекламбюро в торговом центре, привела его: выяснилось, что с Риткой они приятельницы), ничего особенного в квартире не заметил. Только интенсивное сочетание охры и оттенков красного: гвоздики стояли в хрустальной вазе на фоне яркой шторы. Да и гвоздики-то оказались искусственными. Скучная квартира, мельком подумал он. И, наверное, скуку его и поймала остроглазая Ритка. К видео он тоже не проявил интереса. А что есть? Порнушка? Не смотрю.

И заговорил, глядя куда-то в сторону двери, что да, не отказался бы от домашней видеокинотеки с лучшими фильмами мира, но денег нет, а вообще-то наступает его время — время настоящих лентяев, даже в библиотеку не нужно ходить, нажал кнопку — ага, на экране нужная книга, захотелось поиграть в шахматы — играй с компьютерным соперником, да, нет, повторил он, сморщившись, не надо включать видео, зачем тратить время.

И несексуальный совсем, решила Ритка.

Надо сказать, что мужу она изменяла. Оправдывала она себя тем, что он очень слаб в постели. И нытик. Но Митя, не анализируя, уловил другое: ей просто не хватало содержания. Митя с любопытством относился к чистым формалистам, но не в жизни. Форма ради формы — декорации без спектакля. Ритке нужен был текст, который бы она не просто произносила, гуляя между дорогими мебельными досками, но и полностью была уверена, что высказывает она, вслух или про себя, свои собственные мысли. И Мите стало жалко её, как ребёнка, только-только научившегося говорить и потерявшегося в большом городе среди горящих витрин и холодных небоскрёбов. Впрочем, он тут же подверг ножницам иронии собственную пушистую нежность. Содержание Риткиного Лёни находилось за пределами квартиры, и это было ясно. Его занимали махинации, операции с деньгами, лёгкие интрижки с продавщицами, скорее дипломатического, чем эротического свойства.

Митя, глянув на свадебную фотографию Риты и Лёни, почувствовал подвижность и гибкость его естества — домой он забегал, чтобы вкусно поесть, сладко поспать и горделиво потрепать дочурку по мягким её волосам. Порой он заставал очередного поклонника супруги, но она давно убедила его, что от скуки крутит мужикам головы без всякого там понятно чего, и он не вдумывался, так ли это на самом деле. Жена имела значительную цену в его глазах именно потому, что другие не прочь были её приобрести.

На Митю бы, пожалуй, особого внимания он вообще не обратил: то ли студент, то ли спортсмен — у этого и возможности, разумеется, не было перекупить супругу, но неожиданно Ритка заинтересовалась живописью. Она теперь частенько листала дорогие альбомы, до той поры мёртвым капиталом лежавшие в нижнем отделе коричневой стенки.

И Лёня поинтересовался — кто этот Митя.

И сказала ему Рита: это художник, он пока непризнанный, но Инесса утверждает, а Инесса в данном вопросе сечёт, что он точно будет великим.

Точно ветерок прошёл по квартире. О вечности подумала Рита, о собственном бессмертии, и впервые ощутила, как остро она жаждет бессмертия, как страстно жаждет она его. Миллионы людей будут связывать её имя с бессмертным именем его.