Читать книгу - "Пес и его поводырь - Леонид Могилев"

Очнулся он у себя в номере одетым. Часы механические стояли. Зыбкая небыль за окном не могла говорить достоверно о времени суток. Оставался испытанный способ. Транзистор нашелся на своем месте, на тумбочке возле дивана. Покрутив и пощелкав кнопками долголетнего своего собеседника и сообщника, нашел зыбкую станцию. Скорее догадался, чем услышал, что времени пять часов. Хотелось пить, и он сполз с дивана окончательно, чтобы отправиться на поиски живой воды этого утра. Стол с остатками прерванной трапезы, пропахшая рыбой и брагой комната, и, наконец, вот оно! Пока не находка, а мысль о ней. Ориентир. В сумке, принесенной с вокзала, должна была сохраниться еще с города Вологды банка пива. Купил тогда впрок и забыл. Осторожно, чтобы не потерять зыбкую нить везения, сотканную из пряжи вчерашнего волшебства, открыл сумку, проник в самый низ, нашел тугое тело заветного жестяного сосуда…

Потом медленно, но верно возвращалось сознание.

То, что было, вспоминалось с чувством глубокого удовлетворения. Он сам хотел этого свинства, чтобы вот так запросто и до костерка у лодок. Чтобы забыть про бесцельно прожитые годы. Чтобы не жег позор и как там дальше?

Деньги были в трех местах — в бумажнике, в кармане рубашки и в тайничке на трусах, под самой резинкой. Бумажник несколько пострадал, но в разумных пределах, в рубашке не было ничего, а лежала тысяча в самом укромном месте. Жить стало еще легче. Ему было бы обидно, если бы в родном городе его обнесли на карманные деньги. Через некоторое время захлопали двери и затопали шаги в коридоре. Командировочные начинали день. Округа обросла лесопунктами, и, несмотря на смену общественно-экономических формаций, лес валили и распиливали с остервенением.

Следовало прибраться в помещении. Там же, в сумке, нашелся дорогой сердцу кипятильник-крошка. Налив в граненый стакан воды из графина, Алексей вскипятил воды, сыпанул щепотку чаю, так как ненавидел пакетики, прикрыл крышкой. Из полезного и целесообразного на столе нашлось сало, хлеб, крупные куски семги. Банки, принесенные в дар Саней, он составил в холодильник еще с вечера. Самогона оставалось на дне бутыли примерно на четверть. Откуда эта бутыль взялась, он не помнил. Ту, что принес гость, они унесли с собой, как и бражку. Значит, что-то еще приносили ночью. Как попал он в номер, тоже не помнил.

Далее он все сделал правильно. Встал под душ, переоделся, отбрил распухшую личину, отчистил зубы дорогой пастой. Присел к столу. Оставалась еще какая-то незавершенность. Дефицит счастья некоторый. Немного подумав, он отпил чаю, потом плеснул в свободную склянку самогона, немного выпил и закусил семужкой. Хорошо. Потом опять помыл руки и прилег отдохнуть уже по-настоящему.

Саша появился около десяти и прервал утренние грезы.

— Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро, — так поприветствовал он Алексея.

— А да… здравствуй.

— У тебя осталось че? Я поправлюсь немного.

— Да. Конечно.

— А потом на соборы.

— Какие соборы?

— Христорождественский. Слыхал о таком?

— А нельзя попозже?

— Попозже я занят.

Так не хотелось ему выходить в мир из сладкого утреннего забвенья. Русское похмелье и есть истинное. Всякое другое — грубая подделка.

— Ты денег-то дашь мне немного?

— Боюсь, что уже нет. Потерял вчера.

— Ты не потерял, а позорно растратил. На хрен это пиво нужно было? Чистый глицерин. А штуку из кармашка я у тебя забрал у реки.

— Ты?

— Я. Чтобы не потратил. Там много было охотников до дармового. Ты же всех угощал.

— И что там с деньгами?

— А вот они.

Саша положил на стол две мятых пятисотрублевки.

— Поразительная забота. Я тебе сколько обещал?

— Пятьсот.

— Возьми все. Отдашь когда-нибудь. Хотя ты мне, вон, сколько всего припер.

— Я тебе отдам. Осенью морошку сдам или рыбой приторгую. Мне сейчас девкам покупать надо много чего. Вышлю.

— А чего, Саша, чайки так разорались?

— Чайка — целесообразнейшая птица.

Алексей медленно поднялся и сел. День предполагался солнечным.

… Собор врос в землю, так что окна нижнего яруса находились вровень с мостовой. Стены старого храма были опутаны трещинами, которые сливались в тяжелый узор. По углам собор был укреплен каменными контрфорсами, покрытыми почерневшими от времени досками.

— А что там наверху? На колокольне? Что за разруха?

Страшный обломок шпиля на фоне ясного неба был неожиданен. У основания колокольни табличка призывала держаться подальше от этого места.

— У вас что, стреляли по наблюдательному пункту, по эстонским террористам?

— Молния, брат, в прошлом годе, в июле месяце. Горело три дня. Так красиво горело…

— А крест где? Сгорел?

— Кресты не горят. Провалился на чердак. Там в завалах и лежит. Путь наверх запрещен.

— Но мы поднимемся.

— Можно и подняться.

— А ты был там?

— Конечно.

— А зачем был?

— Там же колокола. Учитель звонил. Мы привыкли.

— Какой учитель?

— Музыкальный. Красиво так звонил. Сладостно.

— Может, потому и сгорела? Он же мирской?

— Не… Говорят, по-другому. Пошли, покуда.

Наверху, как и предполагалось, была мерзость запустения, что всегда наступает после пожара. По уцелевшей балке, держась за скобы и выступы, они пробрались на колокольню. Там, внизу, и крест, и колокола вмиг остановленного падения, мусор пожарища, балки и камни. Перст Божий. Не так жили, не то делали. Молния попала точно в крест. А построили колокольню опять же после большого пожара в восемнадцатом веке. Тогда выгорело три четверти города. А пожар был за что-то другое даден. От пожара до пожара. От сумы до тюрьмы. Учебники краеведения. От карлика до гоблина. Век золотой Екатерины…

Внизу — площадь Красноармейская. Она же Соборная. Алексей сразу забыл про разруху, про уцелевшую покуда внизу изумительную отделку окон и наличников, потому что весь город, чудесным образом спасшийся от панельной застройки, утонувший в садах, окруженный лесами и непроходимыми болотами, опять раскрылся перед ним. И прямо по этой самой Красноармейской площади шли люди. И один безошибочно различался как Барабанов. Не уехал вовсе, а остался по каким-то, ему одному ведомым делам. Дело делать или баклуши бить. Имеет право. Он тут — градообразующая личность.

— Расскажи что-нибудь, — попросил Алексей своего попутчика.

— Ты про эстонский НП заикнулся? Тогда слушай. Дело было в ту войну.

— В какую?

— В германскую. В Отечественную. У нас про это все знают.