Читать книгу - "Генетик - Анатолий Маев"

— Слышь, фокусник, что, трудно сказать, сколько лет? — в третий раз прервал Макрицына тот же самый противный мужской голос.

И опять Еврухерий не среагировал.

— Модели берет из журналов. Предпочтение отдает ровнице и ангорской шерсти. Туфли синие, каблук семь сантиметров, производство — Китай.

Ясновидящий повернулся к залу и добрым, мягким голосом негромко произнес, показав залу выбранный ребенком шар:

— Я прошу выйти на сцену женщину, которая занимает тридцать седьмое место в седьмом ряду.

Поднялась кудрявая белокурая женщина среднего роста и «приятной полноты». Еврухерий встретил ее улыбкой, попросил представиться.

— Куртизанченко Леся Ивановна, — с еле заметным украинским акцентом легко и непосредственно назвалась та.

— Все ли правильно я сказал? — поинтересовался Макрицын.

— Маленькая поправка — я инженер-технолог по набивке, — ответила дама.

— Кому уже набить успела? — вновь решил испытать терпение Еврухерия все тот же придурковатый владелец баса.

Возникла пауза. От входных дверей в направлении настырного гражданина направились два охранника, но Еврухерий остановил их:

— Подождите, пожалуйста. Я хочу сказать пару слов товарищу зрителю. Попрошу одну минуту.

Ясновидящий закрыл глаза. И ровно через минуту заговорил:

— Николай Николаевич, — лицо мужчины вытянулось от изумления, — вот вы сидите в кресле, портите мне настроение дурацкими выкриками и бесперспективно заигрываете с соседкой по зрительному залу, что слева. Кстати, вы ей совершенно не нравитесь, барышня не хочет иметь с вами ничего общего.

— Ну и что? — с ухмылкой недалекого человека спросил бас.

— Да, собственно говоря, ничего, — спокойно ответил Макрицын, — если не считать того обстоятельства, что ваша супруга, Марья Петровна, сейчас лежит на диване с соседом по лестничной площадке из квартиры, что справа. Еще утром она ответила согласием на его недвусмысленное предложение. Когда ведро помойное выносила. Кстати, супруга соседа уехала в деревню к родителям помогать сажать картошку. «Синеглазку», если не ошибаюсь. Разве вы об этом не знаете?

Но Николай Николаевич вопроса не услышал — уже бежал к выходу.

Макрицын поправил костюм, который надевал только на выступления, галстук, ненавидимый люто за то, что шея его не принимала, и попросил Лесю Ивановну продолжать.

— И еще вы с туфлями маленько ошиблись, — глядя Макрицыну в глаза, уточнила Куртизанченко. — Они не китайского производства, а итальянского.

Еврухерий задумался, посмотрел на женщину и сочувственно сказал:

— Фирмы «Храпукани Лимитед» никогда не существовало не только на Сицилии, но и во всем мире. Туфли сделаны в Китае. Кстати, свой метраж они уже отходили. Не надевайте их больше, а сегодня ступайте осторожно. Спасибо! — попрощался с ней Еврухерий.

Дама спустилась со сцены. Почти дойдя до своего ряда, она неожиданно вскрикнула. Вслед за тем послышался характерный шум падающего тела, и Леся Ивановна оказалась на паркете. В полуметре от нее валялся каблук. Мужчины помогли ей подняться. К счастью, обошлось без переломов.

— Мы продолжаем, — сообщил Макрицын и попросил девочку постарше вынуть следующий шар.

Все происходило по тому же сценарию, что и в первом случае. Через минуту Еврухерий начал говорить:

— Женщина. Возраст объявлять не буду, длинные черные волосы, забранные в пучок, рост сто семьдесят сантиметров, вес пятьдесят пять килограммов, по профессии — преподаватель биологии в школе, заму…

— Все правильно, все правильно! — радостно подтвердила неожиданно вставшая с места в четвертом ряду зрительница.

— Я сказал «забраны в пучок», а не «с шиньоном из искусственных волос на макушке», — уточнил уставший от выкриков Макрицын.

Зал взорвался смехом, а взбешенная дама, обозвав Еврухерия хамом, направилась к выходу вместе с мужчиной, сидевшим с ней рядом. На ходу они грозились жаловаться во все газеты, на телевидение, и что совершенно необъяснимо, мужчина, ко всему прочему, пообещал накатать жалобу в Специализированное бетонно-заливочное управление № 7.

— Замужем. Из увлечений — настольный теннис и разведение фиалок. Приглашаю на сцену обладательницу билета на первое место в двадцать первом ряду.

На сцену поднялась приятной внешности брюнетка.

— Забубенская Тамара Васильевна. Преподаватель биологии в средней школе номер…

— Номер не надо, — перебил Макрицын.

— Мне… — гостья слегка засмущалась, улыбаясь залу, — ближе к сорока…

Бальзак воспел тридцатилетнюю,

А я бы женщину под сорок:

Она блестит красою летнею,

Но взгляд уже осенне зорок… —

неожиданно для зрителей и самого себя продекламировал Макрицын строки из стихотворения поэта Ильи Сельвинского, с творчеством которого знаком не был, так как сочинения его никогда не читал.

— Я действительно увлекаюсь разведением фиалок и орхидей, играю в настольный теннис. У меня есть муж и дочь. Муж занимается наукой в одном из институтов, дочь — ученица восьмого класса.

— Спасибо большое! Желаю вам успехов в работе и семейной жизни, — попрощался с дамой Еврухерий.

А тем временем третий ребенок, мальчик, проявив инициативу, уже вынимал шар. На этот раз ясновидящий не потратил обычной минуты, а сразу же обратился к девушке, сидевшей в девятнадцатом ряду на девятом месте:

— Для вас я хочу сделать исключение и информацию озвучивать не буду, но вы обязательно подойдите ко мне после сеанса.

Публика с любопытством рассматривала девушку, которая испытывала некий дискомфорт от такого внимания.

Последняя из девочек сделала все быстро. Затем кинула шар Еврухерию, и тот поймал его одной рукой, а затем, как обычно, отвернулся. После минутной паузы, стоя спиной к зрителям, произнес:

— Следующему зрителю вряд ли придется по душе увиденная мною интимного плана информация. Поэтому не желающих рисковать прошу покинуть зал.

Шестнадцать человек, все — женщины возраста от двадцати трех до сорока — направились к выходу.

— Герой, о котором пойдет речь, руки не поднял, — заявил между тем Еврухерий, стоя спиной к публике. — Мужественный поступок! Прошу поаплодировать господину тридцати восьми лет.

Аплодисменты не раздались. Вместо этого внезапно сначала приглушились, а потом и вовсе исчезли звуки, постоянно присутствовавшие в зале, и гробовая тишина вошла во власть. Она была густая и всеобъемлющая, заполнила все уголки и щели, обволокла двери и стекла окон, смазала скрипевшие от старости суставы откидных кресел и тяжело сверху навалилась на Еврухерия, путая его в пространстве и времени. Затем словно чья-то недобрая рука медленно, но упорно стала двигать к нулю рычаг реостата, оставляя все меньше и меньше света. Из ярко-желтого, почти белого, он плавно и быстро перетек в желтый, затем в желто-синий, после чего стал серым и ослабел до свечного.