Читать книгу - "Дочь пекаря - Сара Маккой"

– Мне неинтересно про твоего отца и сестру. Мне интересно про тебя. – Он цыкнул зубом.

Они кружились по танцполу. Женщина с павлиньими перьями в седых волосах наморщила нос, когда они столкнулись локтями. Элси нервно сглотнула. Голова шла кругом. Никакая она не шпионка, но чем это докажешь? Одними словами?

От мундира Кремера несло потом и табаком. Пузырьки шампанского подкатывали к горлу. Ей хотелось закатить майору пощечину, позвать Йозефа, но острые молнии на эсэсовской эмблеме напомнили, что тогда грозит ей и ее родным, и она проглотила горечь.

Песня окончилась. Квартет опустил смычки, музыканты встали и поклонились.

– Шампанское, дорогая.

С перепугу Элси выбила бокал из рук Йозефа; вино, шипя, пролилось на них.

– Ой, извини, пожалуйста. – Она стерла капли с лацканов его мундира. Крахмал не дал им впитаться. Ее платью повезло меньше: шампанское исполосовало кремовый подол.

– Это можно поправить. – Йозеф взял ее под локоть. – Я знаю место, там что угодно отчистят мылом и свиной щеткой. – Он поцеловал ей руку.

– Спасибо за танец. Это было восхитительно. – Кремер щелкнул каблуками и с усмешкой удалился. Руководитель квартета вышел на подиум:

– Дамы и господа, усаживайтесь, пожалуйста, поудобнее, и мы начнем наше рождественское представление.

Йозеф и Элси сели поближе к центру зала. В дальнем конце стола восседал Кремер с фрау Кремер, слабой тенью женщины, остроносой и осунувшейся. Она поймала взгляд Элси и сузила глаза.

Чтоб не смотреть на нее, Элси развернулась к Йозефу.

– Йозеф, – начала она. Голос дрогнул, она прокашлялась, чтобы звучать увереннее. – Мне надо поговорить с тобой о…

– Смотри, смотри! – перебил он и уставился на сцену. – Сейчас будет сюрприз. Ты любишь музыку? Вагнер, Хоттер, Клеменс Краус?[12]

Пальцы Элси онемели. Она расстегнула пуговицы на перчатках, стянула с рук замшу, мокрую от шампанского.

– Люблю, но я не бывала в опере.

– Тц-тц-тц! – Он сокрушенно нахмурился. – Я принесу тебе пластинки.

У Элси не было проигрывателя, но сейчас ей не хотелось об этом говорить. Она сняла перчатки и сразу почувствовала себя голой, тотчас замерзли ладони. Пытаясь успокоиться, она переплела пальцы. – Йозеф… – снова начала она.

– А теперь, – возвестил руководитель квартета, – короткое музыкальное представление, чтобы развлечь вас во время обеда! – Он опустил стойку микрофона, поставил перед ним скамеечку, уселся на место и взял скрипку.

Йозеф приложил палец к губам.

– Позже, – прошептал он.

Зрители с любопытством зашептались, а потом воцарилась тишина. Тучная женщина из вспомогательной эсэсовской дружины, с копной седых волос на макушке, вывела на сцену мальчика лет шести-семи. В простой белой рубашке, белых перчатках, черных брючках, на шее бант. Обычный нарядный мальчик, если бы не бритый череп и не землистое лицо, – не мальчик, а безликий призрак. Женщина велела ему встать на скамеечку, и он, опустив голову, встал. Затем поднял глаза, огромные и блестящие, как родниковая вода.

Скрипач взял высокую певучую ноту. Мальчик сжал кулачки, глубоко вдохнул, раскрыл рот и запел. Дискант отозвался в коридорах. Все затихло, все смотрели на сцену. Голос был чистый и мягкий, как свежее масло. У Элси захватило дух. Она много раз слышала рождественский гимн и сама его пела, но никогда прежде «Ночь тиха» не звучала так прекрасно.

– Ночь тиха, ночь нежна…

Скрипка стихла, но голос лился.

– Только фюрер наш не спит, день и ночь за нас стоит…

Мальчик все пел, а между тем начали подавать ужин. Официанты брякали фарфором на лакированных подносах, лили рубиновое вино в подставленные бокалы. Возобновилась беседа. Какая-то женщина слишком громко рассмеялась.

– Неусыпно нас хранит…

Элси закрыла глаза.

– Вино? – осведомился официант за ее плечом.

– Ночь тиха, ночь свята… – Голос мальчика не спотыкался, не сходил с безупречных своих вершин.

К горлу Элси подкатил комок. Чувства, которые она весь вечер старалась подавить, переполнили ее.

– Отличный голос, – сказал Йозеф.

Элси кивнула и моргнула. Глаза увлажнились.

– Откуда он?

– Он пел прибывшим арестантам в Дахау, – объяснил Йозеф. – Штурмшарфюрер Викер услышал и теперь возит его на званые вечера. Всем нравится. Уникальный голос, завораживает, если забыть, откуда он исходит.

– Да, уникальный. – Элси взяла себя в руки.

– Силу, благо нам несет. Дай же немцам власть над миром.

Пение окончилось.

К микрофону вышел скрипач:

– Процитирую фюрера: «Природа – это гигантская схватка между слабостью и силой и вечная победа силы над слабостью». – Он щелкнул каблуками и взмахнул смычком. – Приятного аппетита.

За столом вновь загомонили, застучали приборами. Скрипач заиграл другую песню, мальчик запел, но Элси еле различала его голос в обеденном шуме.

– Он еврей? – спросила она Йозефа.

– Его мать была еврейской певицей, отец – польским композитором. Музыка у него в крови. – Йозеф разрезал булочку, намазал маслом.

– Мой племянник Юлиус поет. Гейзель говорит, что неплохо.

– Надо бы его послушать. – Йозеф переложил половину булочки на тарелку Элси. – А у этого мальчонки сегодня последнее представление. Завтра его отошлют обратно в Дахау. В Арденнах такое творится… – Он откусил от булочки и нервно проглотил. – Прости. Это тема не рождественская.

Она впервые услышала о лагерях несколько лет назад, когда посреди ночи исчезла семья Грюн, торговавшая лучшим шампунем и мылом в округе. Элси заходила к ним в магазин не реже раза в месяц. Их сын Исаак, самый симпатичный парень в городе, был на два года старше нее. Однажды, когда она покупала медовое мыло, он ей подмигнул. Потом, лежа в теплой ванне, она втайне думала о нем, и пар окутывал ее ароматной вуалью. Теперь она этого стыдилась. В городе Грюнов любили, хоть они и евреи. А затем их магазин пометили желтой звездой и они исчезли.

Неделю спустя в очереди к мяснику она подслушала, как сапожникова жена шептала продавцу, что Грюнов отослали в Дахау, где людей моют как скот, распыляют на них щелок и поливают из шланга, а шампунь и вовсе не нужен, потому что всех бреют наголо. Тут Элси не выдержала и выскочила из лавки. Когда мама спросила, где барашек, Элси, хоть и видела в загоне с полдюжины ягнят, ответила, что у мясника баранины нет. Об услышанном она молчала и о Грюнах не спрашивала. Да и никто о них не говорил. И, хотя сапожникова жена никогда не сплетничала, Элси все же решила, что верить ей не стоит. Но вот перед ней обритая голова мальчика-певца, и от этого уже не отмахнешься.