Читать книгу - "La storia - Эльза Моранте"

«Росселла… — припоминала одна из золовок, а это, случайно, не имя той актрисы, в этом фильме, ну как его?»

«„Унесенные ветром!“ — воскликнула Карулина. — В „Унесенных ветром“ играет Вивьен Ли!»

«Это та самая, что вышла за него замуж и потом умерла?»

«Да нет же, это их дочь умерла, — уточнила неаполитанская золовка, — а он потом женился на другой, на той, которая…»

Маленькая эта группа принялась спорить о фильме, но такая тема Джузеппе Второго не интересовала. Он бросил взгляд в сторону двух товарищей по борьбе, чтобы сказать им без слов:

«Женщины, они женщины и есть».

Потом он поднялся со своего места и поместился между Нино и Квадратом. Он был готов подвергнуться любому риску, лишь бы продемонстрировать им обоим свою приверженность идее. Его лицо, до смешного детское, сияло непринужденным удовольствием.

«А хотите знать, — объявил он воркующим голосом, — почему вот эту парочку (и он указал на канареек) я назвал Пеппиньелло и Пеппиньелла?»

«Почему?»

«Чтобы воздать почести товарищу Иосифу Сталину! Весь Иосиф-то по-итальянски как раз и есть Джузеппе, Пеппе!»

Квадрат ему ответил движениями головы, которые должны были выразить одобрение и торжественность, но Нино остался совершенно бесстрастен. По правде говоря, хотя Ниннарьедду ел и пил за двоих, вид он напустил на себя совсем расслабленный и за застольной болтовнею нимало не следил. Джузеппе Второй вернулся на свое место. Между тем сестра Мерчедес, со своей стороны, желая развеселить его, и совершенно забыв про всех других Джузеппе, имеющихся в комнате, говорила ему:

«А ведь и у вас то же самое имя, сор Джузеппе…»

Но он, почти в ужасе, широко развел руками, словно желая сказать:

«Ну уж увольте, я-то здесь при чем? Здесь даже и говорить не о чем…»

В этот момент упомянутые Пеппиньелло и Пеппиньелла, возможно, полагая, что уже настал день, изобразили несколько коленец. Карулина, чтобы поддержать праздничную атмосферу, проворно поставила джазовую пластинку, и, услышав эту музыку, девочки-близняшки, давно уже уснувшие на уголке матраца, проснулись и запищали. Карулина торопливо и порывисто бросилась к ним и принялась напевать:

Нинна-о, нанна-о,

спит Розина, спит Челеста,

на дворе у нас темно…

Нинна, нанна, о-о-о!

Но куда быстрее, чем на близняшек, ее колыбельная подействовала на Узеппе, который тут же сомкнул веки. Тогда Ида забрала его на руки, для этого ей пришлось придвинуться к Ниннарьедду:

«Как ты все-таки нас разыскал?» — тихо спросила она еще раз.

«Ай, ма, я же тебе говорил — я зашел к Ремо! Я сначала решил домой забежать, а потом увидел — на месте дома провал, и тогда я все разузнал у него!» — объяснил ей Нино, проявляя признаки нетерпения.

И тут же замолчал, нахохлившись — возможно, этот разговор снова напомнил ему о Блице.

Нинна-о, нанна-о,

спит Розина, спит Челеста,

Нинна, нанна, о-о-о…

Узеппе спал, Ида отправилась укладывать его на их матрац, скрытый занавеской из мешковины. А когда она вернулась, ее место оказалось занятым все теми же племянниками Карулины, которые сгрудились вместе и теперь вовсю изучали вблизи армейские ботинки Нино, сделанные в Германии. Они рассматривали шнурки, подошву и все прочее, любуясь ботинками, словно красивым пейзажем.

«Ты был в армии?» — спросил Нино.

Карло Вивальди поднял глаза. В них была диковатая меланхолия зверя, который выглядывает из своей норы, раздумывая, стоит ли идти в атаку. На протяжении всего этого вечера он больше налегал на вино, нежели на еду, и скованность, охватившая его поначалу, понемногу вымывалась вином.

«Да! Он был в солдатах! Он пешком пришел из Верхней Италии!» — ответили за него две или три женщины и среди них — Карулина, которая была рада оказаться такой сведущей.

Но при этом непрошеном вмешательстве Нино нетерпеливо свистнул. В его взгляде, упершемся в глаза Карло, больше не было надменности главаря, а только настойчивое желание пообщаться, обнаженное до наивности.

«Ты бежал из армии?»

Верхняя губа Карло задрожала.

«Нет, — честно признался он. — Это вот им я сказал, что был в солдатах, надо же было хоть что-то сказать… Но это неправда. Я не принадлежу ни к какой армии!» — с горечью уточнил он, и было непонятно, считает ли он это честью или, наоборот, бесчестьем.

Нино пожал плечами:

«Если не хочешь, не рассказывай, — сказал он бесстрастно. И с внезапным высокомерием добавил: — Мне эти твои дела по кочану».

Лицо Карло, увенчанное сросшимися у переносицы бровями, напряглось. «Чего же ты тогда спрашиваешь?» — произнес он с ноткой стыда и обиды.

«А что тебе, собственно, скрывать?» — возразил Нино.

«Хочешь знать, откуда я убежал?»

«Вот именно! Очень хочу знать».

«Я бежал из эшелона, полного арестантов, из закрученного проволокой вагона, нас везли к восточной границе».

Это была правда, но Карло сопроводил ее странной усмешкой, так усмехаются, когда рассказывают анекдоты.

«Ага-а-а! Слава тебе Господи, вот и наш басурман заговорил по-человечески!» — вмешалась со своим комментарием бабушка Динда, издав вздох облегчения.

«Да ну вас, бабуля! Молчали бы себе, а?» — тихо одернула ее Карулина.

Карло поглядел на ту и на другую, но он вряд ли их видел, глаза его были совершенно невыразительными.

«Тебя взяли при облаве?» — допытывался Ниннарьедду.

Карло Вивальди покачал головой.

«Я был в подполье, — пробормотал он, — занимался политической пропагандой! Попал на стукача… Немецкому командованию на меня донесли».

Тут он опять усмехнулся. Усмешка вышла почти непристойной, она исказила его лицо, на нем выступили как бы следы тяжелой болезни. Он как-то нескладно пошевелился, от этого Росселла, сидевшая у его ноги, издала особый клич — это был жалобный протест, звучавший как «ме-ме-мье! Ме-ме-мье!» И он, сконфузившись от того, что обеспокоил кошку, принял прежнюю позу, оглядевшись вокруг отрешенным сиротским взглядом. Но тут же он с неожиданной свирепостью и обращаясь исключительно к Нино, спросил у него:

«Ты знаешь, есть такие бетонные камеры вроде бункеров, их еще называют „предбанник смерти“?»

«Я примерно представляю, что это такое!»

Нино изменил позу — он вытянул ноги и положил их на импровизированный стол, опершись спиной о колени своего друга Квадрата, который охотно переместился так, чтобы дать опору этой спине.

«Товарищ, — сказал Нино, обращаясь к Карло, помяв и выбросив пустую пачку „Народных“, — угости-ка меня сигареткой».

Он явно претендовал на этакую развязность в стиле американского гангстера, прошедшего огонь, воду и медные трубы. Карло через стол кинул ему сигарету. Одновременно, с принужденной и как бы уклончивой улыбкой, он сообщил: