Читать книгу - "Одно слово стоит тысячи - Чжэньюнь Лю"

— Дед, погода меняется, да и кашель у тебя, нельзя сегодня никуда ехать.

Лао Чжань задумался; сначала он и впрямь хотел отказаться от своей затеи. Если бы речь шла о другой деревне, он бы остался лечиться дома, но поскольку он задумал ехать в Цзяцзячжуан, где проживал слепой музыкант Лао Цзя, то он хотел после проповеди наведаться к нему в гости, чтобы послушать, как тот играет на трехструнке. Поэтому, посмотрев на небо, Лао Чжань сказал:

— Подумаешь, пасмурно, зато солнце жарить не будет, насладимся прохладой.

И они отправились в путь. До деревни Цзяцзячжуан было семьдесят ли, но едва Лао Чжань и Сяо Чжао отъехали на десять ли, как на них обрушился сильнейший ливень, так что промокли они до последней нитки. Промокли не только они, земля от дождя тоже превратилась в сплошное месиво. Было ясно, что до деревни Цзяцзячжуан им не добраться, поэтому они вынуждены были повернуть назад. Их велосипед то и дело увязал в грязи, попытки Сяо Чжао поднажать на педали привели к тому, что цепь на велосипеде и вовсе оборвалась. Ну а поскольку чинить велосипед под дождем все равно было невозможно, им пришлось идти пешком. На велосипеде путь в десять ли они бы преодолели за полчаса. Но под шквалистым ливнем, да еще и по грязи им понадобилось четыре часа. Так что по возвращении домой оба слегли. Сяо Чжао отделался обычной простудой, а вот у Лао Чжаня, у которого одна простуда наслоилась на другую, начался сильный жар. Он принял несколько порций снадобья из аптеки «Спасение мира», но болезнь не только не отступила, но и усугубилась. Лао Чжань угас всего за каких-то пять дней и скончался на семьдесят третьем году жизни. Все пять дней у него держалась высокая температура, поэтому перед смертью он даже ничего не сказал. Этот итальянец, проживший в Яньцзине пятьдесят с лишним лет, как говорится, помер, и с концами. Для У Моси смерть Лао Чжаня стала совершенной неожиданностью. Когда-то они были в отношениях наставника и ученика, к тому же все, чем У Моси располагал сейчас, к примеру той же пампушечной, он получил во многом благодаря советам Лао Чжаня. И пусть У Моси был недоволен своей нынешней жизнью, Лао Чжань тогда дал ему совет от всего сердца, причем не от имени Господа Бога или как большой господин, а лично от себя. Он покуривал свою трубку и разговаривал с ним словно отец с сыном. Когда У Моси торговал на перекрестке, Лао Чжань частенько приходил к нему за пампушками. И хотя У Моси уже перестал быть его учеником, он по-прежнему звал Лао Чжаня наставником. Когда Лао Чжань протягивал ему деньги за товар, У Моси упирался:

— Не нужно, наставник.

Но Лао Чжань, понимая приличия, отвечал:

— Будь я у тебя в гостях, тогда бы денег с меня брать не стоило, но коли ты на работе, это уже другое дело. Если я сейчас не заплачу, мне будет неудобно прийти к тебе снова.

На самом деле все приготовленные пампушки находились на строгом учете. Если бы хозяином в доме был У Моси, то У Сянсян ничего бы про такие уступки Лао Чжаню и не узнала. Но поскольку делами в пампушечной заведовала У Сянсян, У Моси боялся, что она не досчитается определенной суммы и станет его бранить, поэтому деньги от Лао Чжаня он все-таки принимал. Но когда Лао Чжань умер, У Моси вдруг вспомнил, что брал у него деньги за несколько несчастных пампушек, и невольно расстроился. Иногда, когда У Моси отправлялся торговать на перекресток, он брал с собой Цяолин. Цяолин ходила с ним только днем, а по вечерам из-за темноты не решалась. Днем, когда ей хотелось спать, она начинала канючить и проситься домой, но если какая-то из корзин с пампушками уже пустовала, она упрашивала У Моси спрятать ее в этой корзине и накрыть крышкой, чтобы поспать там. Люди, зная, какая Цяолин трусишка, специально дразнили ее: «Скорее убегай, у западных ворот бродит оборотень, который пожирает у детей сердечки». Цяолин начинала рыдать и от страха могла даже наложить в штанишки. Или кто-нибудь брал ее на руки и говорил: «Цяолин, пойдем, я кому-нибудь тебя продам». Цяолин снова начинала рыдать и пряталась в корзину. У Моси ругался на тех, кто ее дразнил, и всегда ее защищал. Цяолин боялась всех людей, кроме священника Лао Чжаня. Когда Лао Чжань покупал у них пампушки, он наклонялся к Цяолин и спрашивал:

— Дитя, сколько тебе годиков?

— Пять, — отвечала Цяолин.

Лао Чжань тут же вспоминал про свою миссию.

— Можно уже и покрестить.

Иной раз, покупая пампушку, он разламывал ее пополам и делился с Цяолин, и та принимала его гостинец. Лао Чжань тоже иногда брал ее на руки, и она никогда не сопротивлялась.

— Вырастешь, надо уверовать в Господа, — говорил он.

— А кто это? — спрашивала Цяолин.

И тогда Лао Чжань заводил свою старую песню:

— Если будешь верить в Господа, познаешь, кто ты, откуда пришла и куда направляешься.

Другие, слушая такие речи Лао Чжаня, тотчас начинали над ним глумиться, а эта пятилетняя кроха слушала его разинув рот. Лао Чжань видел все это и, вздыхая, говорил У Моси:

— Тебе, может, и не суждено сблизиться с Богом, а вот эта девочка могла бы стать ученицей Господней. — Помолчав, он добавлял: — Погрязшие в грехах не осознают этого, как же Господь им поможет? — Еще помолчав, он говорил: — Кто выбрал грех, тот мертв, кто выбрал Бога, тому даровано спасение.

Потом глаза Лао Чжаня вдруг наполнялись слезами, а Цяолин вытирала их своей маленькой ручонкой. В ту пору, когда У Моси веровал в Господа, он тысячи раз слышал эти наставления Лао Чжаня, и, поскольку они уже набили ему оскомину, он не обращал на них никакого внимания. Но сейчас, когда Лао Чжань умер и они с Цяолин стали о нем вспоминать, сердце У Моси сжималось, и он тяжко вздыхал. У Моси узнал о смерти Лао Чжаня не сразу, а только к полудню следующего дня. Эта новость свалилась на него, когда он торговал на перекресте пампушками. У Моси немедля передал свой лоток работавшему по соседству башмачнику Лао Чжао, а сам поспешил на западную окраину в разрушенный храм, чтобы почтить память усопшего. Когда У Моси вошел в храм, Лао Чжань уже лежал с закрытыми глазами на соломенной подстилке, рядом с ним не было ни одной родной души. Христианская община Яньцзиня относилась к миссии в Кайфэне. Они знали, что Лао Чжань за сорок с лишним лет своей миссионерской деятельности обрел только восемь верующих. К тому же у главы кайфэнской миссии, Лао Лэя, имелся с Лао Чжанем конфликт на религиозной почве. Поэтому, когда священник еще был жив, средств ему с каждым годом выделялось все меньше. Ну а сейчас, когда он умер, никто к нему из Кайфэна даже не приехал, пришла лишь телеграмма с соболезнованием. При этом, хоть плачь, хоть смейся, Лао Чжань значился получателем и покойником в одном лице. Скорее всего, что, во-первых, кайфэнская община боялась расходов на похороны, а во-вторых, решив оборвать связь с Яньцзинем, надеялась, что местные католики исчезнут здесь сами по себе. Ну а поскольку тут имелся конфликт на религиозной почве, верующие со стороны Лао Чжаня автоматически превращались в иноверцев, которых Лао Лэй признавать не собирался. Лао Чжань оставил после себя восемь последователей, и все они один за другим пришли почтить его память. Сяо Чжао, который возил его на велосипеде на проповеди, еще не оправившись от болезни, тоже пришел с перевязанной головой. Пришел и хозяин бамбуковой артели Лао Лу, который, пусть и не был верующим, находился с Лао Чжанем в приятельских отношениях. Собравшиеся провели инвентаризацию имущества Лао Чжаня и подсчитали, что средств как раз хватало на то, чтобы купить гроб. Лао Лу передал все деньги У Моси и послал его за гробом в ритуальную лавку Лао Юя на улицу Бэйцзе. Стояло самое жаркое время года, нужно было действовать быстро, поэтому на третий день Лао Чжаня уже увезли за город и похоронили. Во время погребения восемь католиков несколько раз вместе произнесли «Аминь». Все они прекрасно понимали, что теперь их яньцзиньская община распадется: как говорится, когда падает дерево, обезьяны разбегаются. Некоторые, всхлипывая, пустили слезу. Когда Лао Чжаня уже похоронили, У Моси вдруг словно опомнился: ведь при жизни Лао Чжань, кроме своих проповедей, любил слушать, как играет на саньсяне слепой Лао Цзя из деревни Цзяцзячжуан. Да и его решение отправиться на последнюю проповедь напрямую касалось этого увлечения. Иначе говоря, если бы не саньсянь, он бы никуда не поехал, а значит, и не промок бы под ливнем. Как же так получилось, что во время похорон Лао Чжаня все только знай себе причитали свое «аминь» да плакали, и никто даже не додумался позвать Лао Цзя из деревни Цзяцзячжуан, чтобы тот сыграл Лао Чжаню на своем саньсяне? На похороны явилось одиннадцать человек, но, похоже, никто из них не подумал о том, чего бы хотелось Лао Чжаню. Как бы там ни было, Лао Чжаня уже похоронили, так что теперь говорить об этом было поздно.