Читать книгу - "Человек, который съел "Боинг-747" - Бен Шервуд"

Он лежал без сознания уже несколько дней…

Роза получше укрыла его и поправила одеяло под обросшим щетиной и заострившимся подбородком.

— Спокойной ночи, мой прекрасный принц, — прошептала она. С этими словами Роза отошла к двери палаты и выключила за собой свет.

Уже в темноте она бросила последний взгляд на лежащего неподвижно простодушного великана. Причина комы была очевидна, но от этого ни ему, ни Розе не было легче. Его иммунитет против всех возможных болезней и напастей был побежден. Его безграничная любовь к Вилле больше не защищала его от опасностей окружающего мира. Все неблагоприятные последствия поедания огромного самолета обрушились на него, как стена, как лавина из алюминия и стали.

Прошло уже шестнадцать часов, а Митрос Пападаполус сохранял неподвижность. Какая-нибудь коринфская колонна по сравнению с ним показалась бы непоседливой. Претендент держался молодцом. За прошедшие часы он даже не вспотел. С каждой минутой становилось все более очевидно, что за свой мировой рекорд он готов бороться до победного конца.

Его односельчанам тем временем становилось все скучнее и скучнее. Они не привыкли так подолгу сидеть почти неподвижно. Несмотря на возражения хозяина ресторана, который очень рассчитывал на то, что в его заведении будет установлен мировой рекорд, собравшиеся предложили местным музыкантам не сидеть без дела, и те не стали отказываться. Зазвучала музыка, под которую какой-то сильный, мускулистый человек станцевал что-то вроде старинного боевого танца и, приблизившись к столику Джей-Джея, встал на колени, впился в столешницу зубами и поднял ее в воздух.

Джей-Джей успел поймать на лету книгу со сводом правил и свою регистрационную тетрадь. Танцор тем временем опустил стол на пол, поприветствовал гостя и эффектным танцевальным шагом удалился в противоположный угол зала. Там он с удовольствием продемонстрировал землякам, как можно держать бокал с вином на макушке, не расплескав ни капли. Несмотря на всю эту суматоху, на ритмичную музыку и на веселье окружающих, Митрос Пападаполус сохранял полную неподвижность и невозмутимость. Он стоял спокойный, как Давид Микеланджело, глядя куда-то вдаль перед собой.

Очаровательная девушка, пышную грудь которой прикрывал накинутый на плечи оранжевый платок, даже не подошла, а подплыла к Джей-Джею с большой рюмкой узо — местной анисовой водки. Джей-Джей жестом дал ей понять, что не примет это угощение, и девушка спросила:

— Почему вы не пьете?

— Я работаю, — ответил Джей-Джей.

— Хватит работать. Давай пить, — потребовала она и буквально плюхнулась к нему на колени.

Джей-Джей осторожно отодвинул ее и сказал:

— Efharisto. Спасибо, но я занят.

Девушка недовольно надула губки, передернула плечами и скрылась в веселой толпе зрителей.

Джей-Джей посмотрел на хронометр: до установления нового рекорда оставалось меньше двух часов. Он вновь перевел взгляд на Митроса. Тот по-прежнему стоял неподвижно. Он казался столпом спокойствия посреди бушующего моря танцующих односельчан, и было очевидно, что ни веселая мелодия, ни зажигательный ритм не способны заставить его пошевелиться.

Джей-Джей тоже жаждал спокойствия. Он заглянул в неподвижные, обладающие каким-то гипнотическим свойством глаза Митроса и, сам того не заметив, вскоре оказался мыслями далеко от затерянного в Эгейском море Фолегандроса. Сначала он перенесся в свою нью-йоркскую квартиру, где пожилая соседка старательно поливала стоявшие между окнами пластмассовые подсолнухи. Затем его внимание переключилось с этого жалкого и унылого подобия настоящей жизни на момент ее подлинного буйства и торжества: он вновь сидел на крыльце загородного дома и смотрел на раскинувшееся под бездонным небом бескрайнее поле подсолнухов-великанов — все как на подбор десять футов ростом; эти гиганты, как один, по команде поворачивали свои цветки вслед за уходящим солнцем.

Вилла, Вилла, Вилла… Это имя, словно пуля, проносилось у него в мозгу, рикошетом отражаясь от каждого воспоминания, заполняя эхом любую пустоту. Откуда-то издалека донесся почти забытый голос Эмили: «Ничего-то ты в любви не понимаешь и, видно, не поймешь никогда». В небе вновь засверкали молнии, и Джей-Джей вдруг застыл, словно пораженный одной из них. В один миг ему все стало ясно: он сумел рассмотреть и оценить всю свою жизнь целиком. Он объездил весь мир в поисках чего-то значимого и важного, и вот наконец ему повезло. Но увы, поскольку то, что он нашел, невозможно было исчислить или проверить на соответствие правилам, он отказался признать уникальность и величие своей находки.

И вот он сидит неподвижно, как изваяние, наблюдая за тем, как другой человек пытается войти в историю путем полного ничегонеделания. Что Джей-Джей регистрирует на сей раз? Неподвижность, инерцию. Абсолютное ничто получает свидетельство о регистрации в Книге рекордов. Вот в какой тупик завели его бесконечные разъезды, поиски и охота за чем-то новым и необычном. Настало время признаться себе в главном: настоящий рекордсмен по пребыванию в полной неподвижности — вовсе не тот индус и не этот грек, а совсем другой человек, тот самый, который внешне, казалось бы, и дня не сидел на месте.

Джей-Джей вздрогнул и словно вышел из транса. На него обрушилась лавина звуков: гитары и лютни выводили какую-то веселую мелодию, слышались аплодисменты, топот множества ног и радостные голоса… Время от времени раздавался звон бьющейся посуды. Митрос по-прежнему глядел в одну точку. Джей-Джей покачал головой и понял, что выбора у него нет.

Он встал со своего места за маленьким столиком, громко захлопнул книгу правил, энергично швырнул на пол прикрепленный к специальной дощечке бланк протокола, за которым последовал и разлетевшийся вдребезги хронометр. Джей-Джей, словно из старой кожи, вылез из потертого синего блейзера и радостно помахал им над головой. Пробравшись через толпу танцующих, он подошел к Митросу, посмотрел ему в черные глаза и сказал:

— Ты уж меня извини. Сегодня ничего не получится.

С этими словами он молча, даже не попрощавшись с гостеприимными хозяевами, не вышел, а буквально вылетел на улицу.