Читать книгу - "Покажи мне дорогу в ад. Рассказы и повести - Игорь Шестков"

Только глупый читатель думает, что писатель что-то знает о своих героях. Нет, увы, ничего он о них не знает. И чем многословнее книга, тем больше в ней бессовестных выдумок. Поэтому я, представляя читателю моих героев, ограничиваюсь обычно даже не верхушкой айсберга, а только абрисом этой верхушки… тем, что видел сам… или тем, что подсмотрел мой, снабженный специальными волшебными очками, фиктивный автор-рассказчик.

Хотя, конечно и я мог бы добавить кое-что — для оживляжа — и из нижней, невидимой части айсберга. Упомянуть например, что вышеописанный владелец коллекции солдатиков… Карл… еще в семидесятых… чуть не загремел в тюрьму… после скандального разоблачения так называемого «круга» европейских политиков, состоящего кажется из более чем тысячи трехсот человек, много лет обменивающихся фотографиями голых детишек, занимающихся с взрослыми дядями и тетями различными нежелательными для их психического и физического здоровья играми.

Или заметить вскользь, что стареющая писательница из Гамбурга не всегда была стареющей, модной и обеспеченной… в юные свои года бедствовала и должна была одна, без помощи родителей, эгоистов и алкоголиков, пробиваться и зарабатывать на жизнь… Пять лет! Пять своих юных, таких чувствительных и важных лет, она проработала уличной проституткой. И еще три года отпахала в борделе, где ее, уже больную и испорченную, и нашел один богатенький старичок, любитель поникших вишенок, занимающийся «инвестиционными проектами» в бедных азиатских странах и в Африке. Неутомимый труженик и ненасытный любовник. Будущая писательница, которую он сделал своей содержанкой, даже подозревала, что тут не все чисто… что он использует какие-то тайные китайские пилюли, изготавливаемые, как говорят, из рогов белых носорогов, проживающих в пещерах и дебрях Индостана. Невероятных трудов стоило ей убедить его в конце концов упомянуть ее в своем завещании. И что удивительно! Как только старичок-инвестор — официально и нотариально — изменил в ее пользу завещание, буквально через несколько дней… он скончался от алкогольного отравления. Перепил «Пикадора». Сердце не выдержало… и уже через год будущая наша писательница жила не в маленькой однокомнатной квартирке в сером блочном доме в Иенфельде, а в шикарных апартаментах в Бланкенезе. С видом на Эльбу, бассейном в подвале и небольшим розарием.

Да-с, и слоники художницы Эмили попали в ее каталог не случайно… и сдается мне вовсе не потому, что были «божественными субстанциями и иероглифами праязыка», а потому что… тут, впрочем, я замолкаю… оставим чудовищную тайну этой женщины не раскрытой… так будет лучше… для всех нас.

А вот о нашем скульпторе, ненавистнике русских, кое что написать просто необходимо. Несмотря на более чем солидный возраст, Альфред все еще регулярно посещал известный берлинский садо-мазохистский салон «У розового Прометея». И каждый раз просил его директоршу, знаменитую в шестидесятых годах домину Гильду, подобрать ему для флагеллантских забав «русскую девочку помоложе и без грудей», что та и делала. Благо подобного товара в Европе завались, а платил Альфред хорошо. После долгой и мучительной порки плетью Альфред обычно расчувствовался… на коленях просил у измученной девушки прощения, плакал и зализывал ей окровавленные следы своего неистовства языком. В этом и заключалось его главное наслаждение. Следует отметить, что Альфред был, пока его жена не умерла, добрым и верным мужем, а после ее смерти — щедрым и заботливым отцом и дедушкой.

Подводная часть жизни чиновника Вальтера не была посвящена исключительно гомосексуальным исканиям и почему-то всегда сопутствующим им драмам. Вальтер был одним из создателей виртуальной криминальной империи. Невидимой для обывателя и коллег в Бундестаге организации хакеров, занимающейся заказными убийствами. Только не людей, а репутаций.

И о гипнотизере я бы с удовольствием что-то рассказал… но… нечего. Этот человек представляется мне черной дырой. Он как бы поглощал все, что оказывалось с ним рядом… даже свои собственные слова и поступки.

Да, совсем забыл… главное действующее лицо вечера, режиссер-документалист, был одним из поставщиков ювенальных фотографий и коротеньких фильмов тому самому «кругу» политиков. В его фильме о чернобыльских детях нет, конечно, ничего клубничного… Три года тюрьмы сделали его осторожным.

Рассказывал о своих злоключениях в России документалист минут сорок. Часто пожимал плечами и вздыхал… Почему-то вопросительно и осуждающе смотрел на меня. Как будто я был виноват в том, что миллионы бездомных кочуют по России, и что ему не дали разрешения на съемки. Несмотря на то, что я почти 30 лет прожил в Германии, для аборигенов я все еще «русский», ответственный за все гнусности России, таким и помру.

Мне было трудно сдерживать зевоту. Ничего нового или хотя бы свежего я не услышал. Ленинградский подземный и чердачный мир бездомных и воров мне знаком не был, но с похожим на него, московским миром я сталкивался в моей прошлой жизни не раз. Неизбежные препятствия, которые встали на пути к фильму, которые избалованному успехом европейцу представлялись бессмысленным и абсурдным кошмаром, — для меня имели ясный и хорошо знакомый смысл. Во всех описываемых документалистом сценках я узнавал проявления родной советчины… разумеется с поправкой на новые реалии. Я понимал то, очевидное, что документалист не был в состоянии понять — отказы в разрешении на съемку со стороны российской бюрократии были мотивированы вовсе не заботой «о детях», «о картинах», «о безопасности», «о зрителях, которым будут мешать киношники», отказы эти вообще не имели рациональной мотивации… Даже не были скрытым вымоганием взятки. Они были органичной частью идеи русского мира, империи, Третьего Рима…

Не разрешаем и все!

ВСЕ!

А-то каждый захочет снимать.

Мы тут хозяева. Наши бездомные, наши картины!

Не разрешаем.

И бычьи взгляды потомственных дебилов.

Помню, в начале двухтысячных приехал в Москву и сейчас же отправился в любимый со студенческой поры Пушкинский музей, в гости к святому Себастьяну Больтраффио, Артаксерксу Рембрандта и гогеновской Жене короля… Прихватил с собой свой Никон и щелкал и щелкал в полупустых залах. Особенно долго возился у небольшой картинки «Несение креста» Михеля Зиттова, давно мечтал сравнить эту превосходную работу с очевидно родственными ей изображениями Босха. Из-за световых рефлексий фотографировать работу Зиттова было нелегко. Пришлось повозиться. Мои старания не остались без награды… Какая-то бабка, явно не музейного вида, оторвалась от своей экскурсионной группы, подошла ко мне, схватила меня когтистой лапой за рукав и попыталась оттащить от картины… при этом вполне державно шипела: «Нечего тут наши картины фотографировать… понаехали из европ жиды и немцы… у себя фотографируйте…»

После рассказа об ужасах питерских подземелий и бессердечных российских бюрократах все задавали документалисту вопросы.

Писательница-Мартилус спросила, свободна ли от цензуры литература эротического направления в современной России. Документалист еще не успел ответить, как плохо слышащий скульптор, тот, с раздробленными костями, не поняв толком, о чем идет речь, прорычал: «Свободна-то она, может быть и свободна, но ни новых Толстых, ни Достоевских, ни Чеховых там почему-то нет».