Читать книгу - "Что же тут сложного? - Эллисон Пирсон"

Постоянный подспудный безымянный страх. Из-за того, что мне вот-вот исполнится пятьдесят. Ты молода, пока чувствуешь себя молодой. Но я не чувствую себя молодой, я чувствую себя старой развалиной. На днях на “Бэнк” я не сумела себя заставить спуститься на эскалаторе, такой страх меня обуял. Даже ужас. Попятилась, не смогла, уж извините. Извините. Сама не знаю, что на меня нашло. Закружилась голова? Встань на эскалатор. Тут нечего бояться, как говорит Конор из спортивного клуба. Тут нечего бояться, Кейт. Нужно заснуть. Надо поспать, иначе работать не смогу. Не могу заснуть. Безымянный страх. (Как он называется? Рой? Пожалуйста, подбери название для моего страха.) Нужно держать себя в руках. Дети, всегда дети.

Как вы полагаете, нормально ли столько нервничать? Неужели каждая женщина чувствует себя так, словно в одиночку несет дежурство в башне авиадиспетчера? Я нервничаю с тех самых пор, как родилась Эмили. И мне казалось, это вполне естественно. Кто же дети, как не частички нашего сердца? Не очень-то приятно, когда твое сердце идет на вечеринку, остается ночевать в гостях и даже эсэмэски тебе не пришлет, потому что “мобильник сдох”. Если уж выбирать того, кому можно вручить свой самый важный орган, это будет явно не безмозглый подросток, забывающий зарядить мобильник, правда же?

А в последнее время я стала замечать, что нервничаю еще больше. Из-за того ли, что снова вышла на работу? Или Перри с его Менопаузой выкачивают все гормоны счастья из моей утробы? А может, дело в том, что я постоянно просыпаюсь в три часа ночи и лежу без сна? Или же это юбилей, который неумолимо надвигается на меня? Брр. В субботу ходила на дивное рождественское богослужение, слушала гимны, и на “Там, в яслях” принялась оглядываться, вычисляя ближайший выход, чтобы в случае теракта вывести детей. Которых со мной не было, к слову. И вообще я была в церкви.

Я не хочу на этом зацикливаться. Однако порой страх практически лишает меня способности что-либо делать. Я даже побаиваюсь, что схожу с ума.

Среда, 06:26

– Проводишь комплексный анализ благонадежности встречных собак, Кейт?

Салли посмеивается надо мной, точнее, над моей привычкой всматриваться, не покажутся ли впереди собаки, которые могут быть опасны для Ленни и Коко. Я горжусь своей способностью со ста пятидесяти метров угадать, какая собака может укусить или затеять драку. Правда, обычно прогноз основывается на оценке хозяина, а не питомца.

– Между прочим, с теми двумя джек-расселами я оказалась права, разве не так?

– Права, права, – соглашается Салли. – Хозяин у них, конечно, кошмарный. Его псина схватила бедняжку Коко за шкирку, а он – мол, это она так играет. Хорошо, что ты запустила в нее сапогом. Ты была молодцом.

В такую рань весь парк в нашем распоряжении. Небо нежно-розового цвета, точно сахарная глазурь, а это значит, что днем будет дождь, пока же виды открываются райские. Ворота были заперты, так что мы припарковались на другой стороне улицы и нашли дыру в изгороди. Я призналась Салли, что по-прежнему просыпаюсь в поту и не могу уснуть. А поскольку мы с ней товарищи по несчастью – Салли тоже страдает от бессонницы, – она предложила мне писать ей в любое время, и если не будет спать, то обязательно ответит. Так гораздо легче.

Мы идем за собаками по искрящейся льдистой тропинке параллельно главной дороге и обнаруживаем на изгороди несколько запоздалых ежевичин. Засовываем их в рот; они мельче и кислее покупных, припорошены инеем, на вкус как горько-сладкий сорбет, приготовленный самой природой. Салли предлагает съездить за пластмассовыми контейнерами и набрать ягод для рождественского бисквита со взбитыми сливками. Мне даже думать не хочется, сколько всего придется готовить и покупать перед нашествием родни с обеих сторон. И говорить мне сегодня хочется не о джек-расселах, а о совершенно другом Джеке. Он мне так ничего и не ответил на то письмо, которое я спьяну написала после встречи выпускников. Прошло уже целых пять дней. Я изо всех сил старалась не прокручивать бесконечно в голове варианты того, как Джек мог отреагировать, – хорошие, плохие, никакие. Преуспела в этом лишь частично. Мне даже удается несколько минут думать о чем-то другом. Почему он не ответил? Ужасно хочется поделиться с Салли своими лихорадочными размышлениями. Получил ли он мое письмо? Может, обиделся, что я так долго не отвечала? Может, решил отплатить мне тем же, то есть ответить не сразу? Хотя нет, Джек не настолько инфантилен. Может, надо было написать что-то другое? Что-нибудь более содержательное или воодушевляющее, чем “Это я. PS: Целую-обнимаю”. Господи, да зачем я вообще ответила и обрекла себя на эти муки ожидания?

Признаться, я сомневаюсь, достаточно ли хорошо знаю Салли, чтобы рассказать ей об этом, – да и что это вообще такое? Глупая влюбленность? Кризис среднего возраста? Последние заказы перед закрытием Салуна Страсти? Мы обсуждали наши браки, Салли восхищалась добродушием Майка, удивлялась, почему он часами просиживает один в сарае, я же описывала – не без злости, хотя и с юмором – одержимость Ричарда велоспортом и его вечные рассказы об экологически чистой Свенгали^[62] Джоэли и ее мерзких травяных чаях. В конце мы рыдали от смеха. И лишь потом я спросила себя: интересно, чего в этом было больше – веселья или слез?

Мы доходим до нашей скамейки на холме, Салли перчаткой смахивает рассыпанный по ней искристый ледяной сахар, мы садимся, и я понимаю, что больше не могу молчать. Словно невзначай упоминаю о клиенте-американце, который недавно мне написал и в которого я была влюблена несколько лет назад, еще на прежней работе. И не могу остановиться. Рассказываю, что дети тогда были еще маленькие, поэтому с моей стороны было бы неправильно и очень эгоистично дать волю чувствам (и это правда), что между мною и Джеком ничего толком и не было (тоже правда, увы); в конце концов, я прекрасно понимаю, что трава раньше была ничуть не зеленее, это лишь так кажется, когда ты в одиночку бежишь эстафету по гаревой дорожке работы и материнства.

Салли меня ни о чем не спрашивает. Наклоняет голову в меховой шапке, слушает, кивает, и мне кажется, что она зарделась. В молчании ее таится лед или это просто погода? Я ведь и забыла, что Сал на десяток лет старше меня, потому вполне вероятно, что держится старомодных принципов и смотрит на подобное куда строже, чем я рассчитывала. Мне с ней весело и легко, и при мысли о том, что она, возможно, меня осуждает, щеки вспыхивают – точь-в-точь как у Салли. Тут к нам подбегает Ленни, победоносно машет хвостом: нашел чужой резиновый мячик, – и мы, похоже, обе испытываем облегчение, оттого что беседу нашу прервали. Больше я о Джеке не заговорю.

На обратном пути к машине мы обсуждаем вечеринку, которую Эмили устраивает в эти выходные. Салли советует убрать все фотографии, картины, декоративные украшения и на всякий случай накрыть чем-нибудь диваны. Я отвечаю, что это, пожалуй, лишнее, вечеринка будет тихой и культурной, хотя уже начинаю в этом сомневаться. В канун Нового года Картеры тоже устраивают вечеринку, и тогда я наконец познакомлю Майка и Сал с Ричардом. Я рассказываю ей о чувстве, которое окрестила “безымянным страхом”, даже о том, что на днях стряслось перед эскалатором на станции “Бэнк”. Не хочу называть это панической атакой, потому что паническим атакам подвержены нервические жители столицы, но никак уж не крепкие северные рабочие лошадки вроде меня. Да и с чего бы у меня вдруг закружилась голова?