Читать книгу - "Арена XX - Леонид Гиршович"

Соседняя с керженцевской – дача Сечиновых. (Смеялись: «Сеча под Керженцем».) Фруктовый пат стекол на веранде Борьке хочется взять в рот: красносмородиновый, вишневый, клубничный, лимонный, оранжевый… Одна мармеладка разбилась – в ромбе бесцветное стекло.

Они поднимаются по склону горы, которую почему-то называют Николиной. Машина сперва появится на том отрезке дороги, что правей деревьев, потом опять пропадет в лесу, и тогда через полчаса папу можно ждать дома – как раз они успеют вернуться.

Только папа не привез ничего ни ему, ни Вавке, который томился: скорей бы уже в первый класс! Дачное приволье осознается холодными темными зимами. Когда-нибудь Вавик будет вспоминать Жоховку как рай земной.

Людмила Фоминична была напугана. Несчастье приходит по-всякому: и вдруг и невдруг, к кому как. Голованова со всех постов сняли, а Наталья Егоровна еще год прожила на Цветочной – ходила с лицом, перетасованным, как колода карт. Зато недавно были с Борькой на дне рожденья: Остроумоуховы сыну шестилетие справляли, чай пили, пирог спекли. По Нине ничего не было видно, такая же, как всегда. Сам Остроумоухов посидел недолго, извинился, что ему надо на службу. Уехал и больше не возвращался. Арька побегал еще с недельку с другими ребятишками, и с глаз долой. В последний раз, когда она видела Нину, та отвернулась: стыдно было или злорадства боялась. Какое злорадство, у самой Борька растет.

Никто не знал, сколько длится инкубационный период. С момента инфицирования до появления первого симптома пройти может и неделя, и месяц, и полгода. Это не сифилис, где все строго по расписанию: через столько-то дней то-то, через столько-то то-то. Она интересовалась этим вопросом. У нее появилось кой-чего, а обращаться к врачу – известно, они сразу докладывать обязаны. Ночи не спала. Спросить не у кого, читала энциклопедию. Думала поехать в Жуковку, бабок поспрашивать[57], но тогда колхозное строительство шло полным ходом. На гладком месте страху натерпелась, дура. А чирей сам прошел.

Подумала: «Борька декабрьский. Лучше, чем летом родиться. Дни рожденья в отпускное время – считай, что их и нету. Детям на даче хорошо справлять, а у взрослых друзья все в отпуске, да и сама Бог знает где будешь, в какой санатории. (В той же, где и все: Нина Остроумоухова, Лия Шумяцкая, Наталья Голованова, Роза Рамзаева, Елена Попкова и т. д., и т. д., и т. д. – измену мужей Себе Родина не прощала их женам.)

Напугало не то, что он приехал черней Отелло, он всегда такой, а что не приказал бабе Марфе сходить с Борькой в продуктовый вагончик, где еврейский человек с казацким чубом и усишками «бабочкой» торговал от фабрики «Красный Октябрь». Прежде чем «свесить»[58], он загребущим совком ссыпал в кулек «цветной горошек» или «цитрон», между тем как муж грёб жену. Отелло – тот прямо душил. Но и этот с такой яростью брался за дело, словно искал следы измены. («Искал следы» отнюдь не метафорически! Ужас. Кафка. «По-куриному поджимает ноги… так со всеми?»

Трубку мерзкую курить,

Люльку мерзкую качать,

Бабу мерзкую хулить,

А потом в нее кончать!

Пить мочу,

Ходить к врачу,

По себе оставить след…

Не могу

И не хочу, —

Вот и весь кордебалет[59].)

«Может, и не то совсем?» – страдала Люся. «Тешила себя надеждой» – как-то не скажешь. Чего хорошего, если баба у него завелась. Женская ревность отличается от мужской тем же – раз мы этого коснулись… – чем женский оргазм отличается от мужского (а дальше уж сами[60]).

Поздней она успокоилась. Может, вовсе и на гладком месте, дура? Устал человек. За холодничком с селедочкой хлопнул кряду несколько раз, перевел дух и еще допрежь котлеток отправил Борьку с бабой Марфой за конфетками к чаю («А домой воротится, мать котлет нажарит»). И даже не так злобно вышло на этот раз.

– С кашей или с макаронами?

– А что, и то и то есть?

Нет, вроде бы все нормально… «все приборы работают нормально, исследование дна Северо-Ледовитого океана…»

– Макароны я мигом сварю.

А гречневую кашу она Борьке каждое утро дает, с молоком. Ее только подогреть.

– С макаронами.

Пока варятся, Люся рассказывает содержание фильма, который шел в среду – по средам в клубе кино. Родион Родионович не перебивает – потому что это не мешает ему ни о чем не думать. Вместо мыслей куски предложений, обрывки газет, которые кружатся в голове, как земной мусор после конца света (и то же у Люси). Троцкистское охвостье во главе с товарищем Рывкиным ведет нас верным курсом. Рост набирает силу. Верными прислужниками империализма выступают молодые колхозники Приуралья. Благодаря их вредительским действиям достигнут небывалый регресс. Мы странно встретились и странно разойдемся. В порядке бреда. Вставай, Ёлочка, пора в школочку, эх, зеленая, сама пошла.

– А она ему двустволку сует между лопаток, он сразу лапки вверх.

Пересказывать ему «Девушку с ружьем»! Кто подал идею Юдину: шпион с бородой на резиночке? «Чтоб и на кулака был похож. Одним махом двух побивахом».

– Что отец? – Васильевский, надо сказать, откричал тестя: кому хочется иметь тестя-спецпоселенца. Через Шумяцкого выхлопотал Борькиному деду путевку в жизнь – на кинокомбинат имени Белы Куна, а там Фому Григорьевича оформили истопником, в Крыму-то.

– Не знаю. Хорошо, наверно.

Старик первым никогда не напишет – и правильно делает. В его положении сидят тише воды, ниже травы.

Потом пошли на речку.

– Трусики взял? Гаврик тебе передал? На полочке слева в шкафу…

– Угу.

Родион Родионович снова стал как день ненастный. Он когда мрачнел, то становился тих, молчал. И без того дома он был немногословен, как те, кому с утра до вечера приходится распоряжаться, лавировать, принимать единственно правильное решение, следовать верным курсом. Раззудись, плечо, размахнись, рука и никого при этом не задень. У большинства сталинских управленцев привычка держать язык за зубами настолько сделалась второй натурой, что постепенно они вообще разучились говорить. Почему депрессия – профессиональное заболевание клоунов, а у актеров немого кино рты не закрываются?