Читать книгу - "Темная комната - Рэйчел Сейфферт"

– Чудесно.

– Правда?

– Да. Да, правда. Красивое имя.

Миха смотрит на лежащую у него на коленях дочь: нежная кожа, темные глаза, еще неосмысленный взгляд.

– Дилан.

Придвигает лицо, и ее глазки расширяются. Нажимает кончиком пальца на середину ладошки, чтобы ощутить детскую хватку.

– Мы можем дать ей и немецкое имя.

– Нет. Дилан – хорошее имя.

Мина замолкает. Прошу тебя, не говори о Кете. Пусть лучше будет твоя бабушка. Моей не надо.

– Мне в голову никаких имен приходит.

– Ладно. Хорошо. Дилан так Дилан.

Мина улыбается. Кладет руку Михе на загривок.

– Дилан Лехнер.

– Дилан Лехнер.

* * *

Миха терпеть не может оставаться один.

Самое тяжелое для него время – дорога на работу и обратно. Он берет с собой в электричку книгу, подбирает забытые журналы и газеты, изучает рекламные объявления над головами пассажиров. Потом включает плейер. Музыка грохочет так, что соседи по вагону – сплошь жители пригородов – начинают коситься на Миху. Ничто не помогает. Миха не в состоянии ни на чем сконцентрироваться.

Фотография. Глядя на нее я могу сказать: это Аскан, мой покойный опа. Помимо прочего, муж моей ома. И отец моей матери, а впоследствии мой дед. И вместе с тем убийца. Откуда я знаю? Друг рассказал. Где доказательства? У меня нет причин этому не верить. Да, у меня нет фотографии, где бы он приставлял автомат к чьей-нибудь голове, но я не сомневаюсь, что такое было. И курок спускал. А как же! Объектив выхватывал кого-то другого, взводился затвор камеры, и на пленке оставалось другое преступление, другой еврей, убитый кем-то другим. Но опа стоял буквально в двух шагах.

Дома он проверяет тетради на кухне, в большой комнате, где угодно, лишь бы рядом были Мина с малышкой. Расстилает одеяло возле Дилан, раскладывает на полу ручки и тетради.

– Она совсем сонная. Я ее уложу.

– Я сам уложу. Чуть попозже, ладно?

– Ей нужен четкий распорядок, Миха.

– Может, пойдем погуляем? Вместе. А она поспит в коляске.

– Темно уже.

– Да нормально.

Мина смотрит в окно.

– Хорошо.

* * *

– Как Дилан? Как она?

– Отлично. Красавица. Прибавляет в весе.

Раз в два-три дня Миха с Луизой встречаются и вместе обедают. Они не договариваются, так само собой выходит. В одно и то же время, после занятий, в кафе возле больницы. Луиза вечно спешит, но каждый раз все повторяется в точности.

– У тебя все в порядке?

– Ага. А у тебя?

Они сидят в кафе у окна. Стоят холодные весенние дни, и стекла по краям и внизу запотели.

– Я на самом деле думаю, что мы никогда ничего не узнаем наверняка.

– Ты все время это твердишь, Луиза.

– Да. Но я хочу сказать, что мы далеко не уйдем, если только и будем делать, что задаваться этим вопросом.

– Это тебе непонятно. А я в том, что он делал, не сомневаюсь. Мне только хочется узнать, чувствовал ли он потом вину.

Миха в раздражении откашливается.

– Хотелось бы еще разок посмотреть фотографии.

– Бабушкины?

– Да. Довоенные и послевоенные.

– Ну… Тогда тебе придется идти к бабушке.

Миха не отвечает. Ищет по карманам сигареты. С бабушкой они не виделись уже больше восьми месяцев.

– Да. Что ж. В любом случае, результата никакого.

– В смысле?

– Я их смотрела. Ничего там не углядишь.

– Когда ты смотрела?

– После твоего возвращения. Когда ты мне рассказал.

– Вместе с бабушкой?

– Разумеется, с ней.

– Она не заметила, что одной не хватает?

– Да. С медового месяца. Мы всю квартиру обшарили.

– Это я ее взял.

– А-а. Понятно.

Луиза помешивает суп.

– Все равно. Ничего по фотографиям не скажешь. Семейные снимки, не больше. Застолья. Счастливые лица. Ничего определенного.

Миха глядит на Луизу. Не знает, верить ей или нет. Верить не хочется.

– Однако он всегда смотрел в сторону. Заметила? На послевоенных снимках.

– Ну и?

– Разве это ни о чем не говорит?

– Нет. И вообще это неправда. Наверняка есть снимки, где он смотрит в камеру.

– Назови хоть один.

– Миха! Господи боже! Годовщина свадьбы. Тридцатилетие. Ома и опа в Кирхенвеге. В саду.

Миха пытается вспомнить. Он по-прежнему уверен, что Луиза ошибается.

– Значит, ты не считаешь, что его мучила вина?

– Нет. То есть я не знаю точно. Мы никогда не узнаем. Я просто говорю, что, возможно, он никогда не задумывался об этом.

– Он убивал людей.

– Хорошо, Миха. Просто выслушай. Возможно, так оно и было. Люди творили ужасные вещи. Шла война. Я их не оправдываю. Отнюдь нет. Но шла война, время было жестокое и непонятное, он не мог различить добро и зло и поступал дурно.

– Ну?

– Вот тогда люди делают ужасные вещи. Возможно. Я по-настоящему, конечно, не знаю, но, возможно, иногда они верят в то, что делают, либо как-то привыкают, а может, иногда и нет. Просто делают и живут дальше.

– И что с того?

– Как это «что с того»? Ты даже не задумался над моими словами.

– А я не хочу.

Миха припоминает тот снимок. Сад в Кирхенвеге. Он проступает все явственнее. Почти уже видно дедово лицо.

– Я только пытаюсь помочь. Нам обоим.

– Знаю.

* * *

Мина снова выходит на работу: на неполный рабочий день, посмотреть, как оно пойдет, говорит она. Они подгадали специально к пасхальным каникулам, чтобы Миха мог оставаться с Дилан и отводить ее в ясли. Начиная с одного-двух часов довести время до обеда, а потом и до того часа, когда Миха сможет забирать ее после своих занятий в школе.