Читать книгу - "Каменные клены - Лена Элтанг"

…пурпур бывает античный, из морской улитки по капле выдоенный, и барочный — сок лишайника всего-навсего, выжатая насухо трава оризелло

В Индии — там, куда уехала заскучавшая Хедда — умеют возрождать к новой жизни просто и без особого труда. Того, кто должен возродиться, затаскивают в золотую корову, а потом вынимают — через то место, откуда появляются телята.

Я протаскиваю себя через Лицевой Травник, чтобы возродить прошлое, а потом убить его. Иногда у меня получается.

Вернее, получалось, потому что травник исчез, превратился в кусочек мха, будто волшебная монета карлика-коронайда.[103]Кто-то его сейчас читает, я это чувствую, как если бы этот кто-то щекотал мою ладонь. И как быть теперь, когда в моей золотой корове оказался читатель — подействует ли индийское средство, протиснемся ли мы оба в тесное отверстие?

Если травник читает тот, о ком я думаю, то нас в корове только двое. Если другой — тогда целая толпа. Если другой, то страницами моего дневника скоро будут оклеены пляжные кабинки в Старом порту.

Если это тот, о ком я думаю, то он положит травник на место, когда приедет в Вишгард — а он непременно приедет. Он ведь не дочитал другой моей тетрадки, вот этой, занимательной — любопытство приведет его сюда, не понадобится ни толченая вербена, ни алоэ, ни красный коралловый порошок.

Странное дело, что бы я ни спрятала, всегда выйдет плохо. Письма Хедды я держала в папином сарае — ума не приложу, как Младшая до них добралась. Когда она их нашла, то просто взяла себе, а мне не сказала ни слова. Вот не думала, что Эдна может удержаться от настоящей добротной сцены в духе сестер Болейн.

Я спохватилась позднее, когда пошла в мастерскую за садовыми ножницами и заметила рассыпанные опилки и перевернутый ящик с инструментами. Несколько недель я ждала, что она заговорит, заплачет, швырнет мне помятые конверты в лицо, но она нашла другой способ наказать меня, способ, достойный нечестивого царя лапифов.

Думаю, Иксиона, прикованного в Тартаре к вертящемуся колесу, мучили не столько пытки, сколько мысль о том, что он совокуплялся с поддельной богиней, мысль о том, что его провели, как ребенка Мысли могут мучить почище пыточных колес, уж я-то все про это знаю.

Свой травник я тоже прятала за пределами дома, дескать, настоящий секрет нужно держать в земле — и что толку? Его обнаружили так же легко, как я в детстве находила замшевый мешочек с бесценным муранским бисером, спрятанный мамой в бельевой корзине, подальше от греха.

Похоже, единственное, что мне удалось зарыть как следует, это мой собственный талант — ведь есть же у меня какой-нибудь талант?

Где-то в моем саду, в водоеме, который на востоке, в яме в северном углу, зарыто на один локоть, или — отступив шестьдесят локтей от Соломоновой канавы в направлении большой сторожевой башни, зарыто на три локтя. Где-то в моем саду двадцать шесть килограммов аттического серебра ждут удачливого вора.

* * *

Как различны слова Христос, пиво и учитель в его и моих устах.

Двадцатое июля.

Воспоминания, как чужие векселя — в горькие дни можешь ими рассчитываться, выкручиваться, сжимая в кулаке стремительно убывающую жизнь. Но пока тебе есть чем платить, пока прошлое подкидывает тебя, словно послушный батут — ты в силе, у тебя полный рукав козырей.

Как жить без травника, когда каждый день дышит тебе в лицо горячим и затхлым, как забегавшийся пес свешивает на сторону лиловый язык, и тебе душно, ох, как тебе тошно, ты нашариваешь в кармане раскрошившиеся галеты и кидаешь по одной, прямо в жаркую пасть, чтобы просто глотнуть воздуха — нет, жизнь без травника становится все невыносимей.

Придется продолжать его здесь, во второй тетрадке, ничего не поделаешь.