Читать книгу - "Собиратель автографов - Зэди Смит"

1

Только не сейчас! Он еще не готов ее увидеть! Но вот они ступени — широкие, холодные, каменные. Хани уже поднялась, положила палец на кнопку звонка. Повернулась с усмешкой. И сам он начал подниматься. Любуясь пробивавшимся сквозь камни мхом. Зеленеющим под снегом. Куда ведут эти ступени? Он протестующе вытянул руку, но Хани все равно позвонила. Еще одна ступенька, заледенелая. И приближающая его к миру, в котором будет на одну святыню меньше. Потому что как каменотесы сохраняют цветной завиток мрамора, так и фаны стараются оставить в неприкосновенности драгоценный сосуд их энтузиазма. Но теперь пути назад нет. Тринадцать лет он боготворил ее. Тринадцать лет она была частью его памяти о детстве.

Откуда-то сверху послышался голос — этажа этак с третьего. Но он никого не увидел. Вымытые до блеска окна особняков отражали солнечные лучи, рассыпая вокруг блики света. Она крикнула, что идет. Хани снова с усмешкой повернулась к нему. Показала на международном языке жестов «порядок» — кулак с поднятым вверх большим пальцем.

Алекс краем глаза заметил осыпающуюся штукатурку у высокого рёблингского крыльца. Потом закрыл глаза. Откуда-то из глубин памяти выплыла картина: нарядный фасад студии «Селебрейшн пикчерс» в колониальном стиле, великолепный на калифорнийском солнце, целую вечность назад. На фотографии, которая хранилась у Алекса. Только что не то Кроуфорд подкатила, не то Купер подъехал на немытом «роллс-ройсе». Справа три необыкновенно занятых сценариста (рукава закатаны, сигареты в зубах) прислонились к колонне, а вот девушка-костюмерша, наполовину оставшись за кадром, лишилась головы. И на переднем плане она — Китти Александер, новое приобретение студии, искренне улыбающаяся в предательский широкоугольный объектив, который, любя, вобрал сразу двенадцать старлеток. Она — третья справа во втором ряду.

Не самый известный снимок, но ему очень нравился. Потому что она только сделала свои первые шаги. Совсем недавно утратила настоящее имя — Катя Алессандро («Слишком по-русски, — сказал продюсер, Ли Джей Комски. — Да еще эти италоглазки») — и лишний вес (в киностудии ее заставили сесть на печально известную диету: яблоки, кофе и сигареты), и тогда занялись ее экстравагантным акцентом (безуспешно — она навсегда осталась русско-итальянским дитя Капри).

Ее лицо. Которое он так любит. И при чем тут буддийское «все преходяще»? Это же Лицо. Лоб, плавно переходящий в нос, как стекающая по черпаку пахта, — этим она напоминала Гарбо. Сложена как нимфа, только с плавными линиями и немного скуластая. Зеленые глаза, курчавые темные волосы. Никакое выщипывание не могло скрыть пленительного изгиба ее бровей — два мостика взметнулись над итальянскими водами. Алекс заметил, что это лицо годилось для любой роли — от лишенной гражданских прав русской княгини до легконогой парижской балерины и китайской иммигрантки. Может, именно эта гибкость помешала ей стать звездой первой величины. Это лицо могло изобразить что угодно, столь выразительное, с такой богатой мимикой, что кинокритики сетовали: немое кино сошло со сцены слишком рано, когда его величайшая звезда еще училась ходить. Это было лицо Хедды Хоппер[83](аллитерация имени и фамилии сама по себе вызывает ностальгию!), при помощи которого она колдовала как хотела, полное магии, и ничего больше.

2

— Макс? Но это не Макс. А где сейчас Макс? Вы пришли от Макса?

Солнечные лучи пронизывали все — космический свет, — и она сразу крепко схватила Алекса за рукав. Время наложило печать на ее лицо, сохранившее, однако, прежнюю выразительность. Она оставалась красивой женщиной. Только легкий макияж — чуть подведены пепельно-голубым глаза. Никакого цветастого халата или парижских черных тапочек с шариками-одуванчиками на носках. Нет и царственного тюрбана из полотенца на мокрых волосах. Вместо всего этого — джинсы с высокой талией, легкие красные парусиновые туфли и черная рубашка. Напоенное молодостью дыхание потрясало. Поредевшие, хотя все еще курчавые, седоватые волосы скрепляла одна-единственная заколка. Брошь в виде сказочной инкрустированной рубинами бабочки была прикреплена чуть ниже шеи.

— Вы понимаете что-нибудь в компьютерах? Я пыталась послать сообщение и сделала все, как мне сказали, все по инструкции, но у меня ничего не получается — не знаю, в чем дело, но там какая-то ошибка. Один Господь знает, что я там не так сделала. Можете себе представить? Весь день напролет за ним просидела, хорошо, Макс пришел выгулять Люсию. Нет, вы можете себе это представить?

— Мисс Александер? — спросила Хани с фантастической улыбкой и наклонилась к ней, потому что Китти оказалась гораздо ниже ростом, чем можно было представить, — то есть была именно такой, какой и всегда.

Китти подняла глаза, все еще крепко сжимая запястье Алекса. Пухлые подушечки ее пальцев словно прилипли к его коже. У Алекса ноги подкашивались. Ну и город! Что вытворяет — и ничего с этим не поделать! Как уличный мальчишка — петушится, норовит ударить, даже если рядом не дружок-приятель, а кто-то вовсе незнакомый. И тут подвернулся Алекс. И он смотрел на нее. На этот раз между ними не было никакого экрана. И она тоже его видела. Полная любопытства, поедала взглядом его и Хани.

— Да, — охотно согласилась Китти. — Да, конечно, меня так зовут. Но боюсь, что я вас не знаю. Непременно бы вспомнила — у вас своеобразная внешность. Однако прошу меня извинить, но должна с вами попрощаться, если только вы не компьютерщики, или не маньяки-убийцы, или еще что-то в этом роде — разве я могу вам доверять? — Она хохотнула и слегка коснулась дрожащим пальцем руки Хани. — Все потому, что Люсия гуляет, — рассудила она. — Я потеряла способность сосредоточиться, все стало таким сложным… сколько раз говорила Максу, что сама могу выходить из дома, я не инвалид… просто он сам немного любит Люсию, он ее поклонник… или мне так кажется… но посмотрите на меня! — Она показала пальцем на свои запавшие щеки. — Здесь очень холодно. Сколько можно стоять и лясы точить? Или рассуждать о Христе? Так что я с вами прощаюсь. Конечно, не хочу показаться невежливой, но прошу меня извинить…