Читать книгу - "Дети Робинзона Крузо - Роман Канушкин"

— Выдумщик. Флейту ему давай...— попытался взбодриться Джонсон, отогнать от себя это липкое и все более назойливое ощущение дискомфорта.

Он мог бы отказаться — от всего этого попахивает паранойей. Перечеркнуть нечто как несущественное и закрыть тему. Но в глубине души Джонсон знал, что ни от чего отказаться уже не сможет. Раковины, в которых они провели все это время, казались такими надежными, что они почти забыли, как зло воет ветер там, снаружи, в открытом мире.

— Смотри, как злобно смотрит камень, — ухмыльнулся Джонсон и добавил: — Чертов кретин!

Он не без интереса бросил взгляд на бар с элитным крепким пойлом (одновременно почему-то ощущая запах любимых духов жены) — это для гостей: вот уже много лет он не пил ничего больше и крепче стаканчика сухого красного вина за обедом.

В их доме бывает много гостей, особенно у жены. Кстати, как называются эти ее любимые духи?

Джонсон провел пальцем по границе между корнями когда-то густых кучерявых волос и голой кожей лба: никаких тем уже не закрыть. И ни от чего не отказаться.

— Видимо, вода будет очень холодной, — обронил Джонсон неожиданно дрогнувшим голосом.

Джонсон осмотрел свой притихший дом, прошелся взглядом по широкой лестнице вверх, где в угловой спальне второго этажа давно уже видит сны женщина, с которой он много лет прожил в счастливом браке. Как все-таки называются эти духи?

— Ведь они нам тогда все объяснили, — пробормотал Джонсон, немного удивляясь ярости и акценту на слове «они».

Джонсон еще смотрел на спальни второго этажа. Волны внезапной тоски теперь накатывали все чаще.

— Зачем тормошить прошлое? А?!

Он должен вспомнить, как называются ее духи. Прежде чем волны внезапной тоски и незащищенность перерастут во что-то другое. Во что-то очень похожее на самую настоящую панику.

III.

Они им тогда все объяснили.

Они вообще оказались мастерами на всякого рода объяснения.

Да и само это «они» оказалось весьма хорошим объяснением, весьма полным и успокаивающим, как инъекция в дурдоме.

И как это бывает с инъекциями, потом многое стирается в памяти. Ты просто находишься под действием препарата, как овощ, баклажан, например, и только помнишь первый укол. Это удивительно, но даже баклажан, наверное, помнит в своих овощных снах. Ведь он когда-то был семечкой, и в поисках солнца знал, что ему делать, рос, отзываясь на могучий зов солнечной влаги, тянулся вверх, пока не застыл на грядке, вполне довольный собой.

* * *

Первый укол им сделали на следующий день после железнодорожной катастрофы, на следующий день после того, как пропал Будда.

* * *

— Ребятки, вы твердите одно и то же, и по-моему, напрасно отнимаете мое время, — взгляд следователя становился то строгим и колючим, то понимающе-ласковым.

— Да, но все было так, как мы говорим! — всхлипнул Джонсон.

— Почему вы нам не верите? — вскинулся Миха.

— Да потому, что вы несете какую-то ахинею! — следователь, который, видимо, решил быть «два в одном» — и злым, и добрым одновременно, начал терять терпение. — Полную ахинею! Какой немецкий дом? Кого забрал? Какая мама Мия?! Знают ее все, городскую сумасшедшую, но не так же вообще... Думайте, что говорите! Будда-Шмудда... Он со сборной нашей ехал в Москву, с борцами, в одном вагоне,

(пацанчик этот белобрысенький с нами в одном купе ехал, на верхней полке, мы только чай начали пить, когда все случилось, ну... когда поезд сошел с рельсов)

а с капитаном команды даже в одном купе. Как маленькие дети, честное слово, фантазеры... Лет-то вам уже по сколько?

— Двенадцать, — лепечет Икс. Он почему-то выглядит самым перепуганным.

— Вот именно! У нас серьезная проблема: пропал ребенок. Реальная проблема, а вы — дом его забрал, дом его забрал! — Следователь начал кривляться, некрасиво сложив губы, и Джонсон почему-то подумал о чем-то странном: как, наверное, неприятно быть ребенком этого человека. — Вы мешаете следствию своими дурацкими фантазиями, понимаете, да?!

Икс словно автоматически кивает. Миха смотрит на него с изумлением, потом произносит:

— Хорошо, если все было как вы говорите, и с ним действительно что-то случилось в этой железнодорожной катастрофе, — Миха трясет головой — мол, все это бред, но природная воспитанность заставляет его согласиться с подобным предположением, — куда же он подевался? Он не мог просто исчезнуть! Даже если с ним что-то случилось, куда девалось... — теперь и Миха пугается и пару раз, как рыба, безмолвно открывает рот, но вот это страшное слово рождается, — тело?

Джонсон вздрагивает, и Миха заканчивает свою вопрошающую реплику:

— Куда девалось тело?

— Ищут, но не могут найти, — казалось, ответ у следователя был готов заранее. Потом его тон все-таки становится мягче. — Вы слышали о кутанских собаках?

Сейчас все трое мальчиков согласно кивают.

— Не-е, те, которые бегают по городу, — это все так, — следователь поднимает руки открытыми ладонями вверх и потом как бы отмахивается, — туфта... Дикие, рожденные в стае от вязки одичавших родителей. Не дай вам бог встретить таких — волка пополам грызут... Их периодически отстреливают по пастбищам, но за всеми разве уследишь? Ребятки, я к тому, что мальчишка, друг ваш, мог получить контузию в результате аварии, такое бывает, и уйти от поезда. Шок. Он мог не осознавать своих действий. А там...

— К чему вы клоните? — подозрительно спрашивает Икс.

— Если с собаками встретился, они и растерзать могли.

Наступает тишина, тикают часы на стене кабинета.

— Кого же мы тогда видели в немецком доме? — Джонсон слышит свой голос как бы со стороны. Конечно, его вопрос должен звучать издевкой, но и следователь, и штатный психолог говорят так гладко, что червячок сомнения впервые показывает свою слепую голову с очень маленькими и беспощадными челюстями.

— Ребятки, — следователь начинает издалека, изображая саму деликатность, — то, что ваш друг находился в поезде на момент аварии, зафиксировано документально. Это показали все свидетели — и проводницы, и пассажиры. Да и ваши собственные родственники, которые привели вас сюда, знают, что это так.

(Это правда. И гостеприимные михины родственники, и даже добрая Мурадкина мама убеждены, что следователь прав. Они и привели ребят в милицию, как только те смогли говорить после отпустившего их шока.)

— Доктор-психолог объяснил, только для вас это пока сложно, — продолжал следователь, мягко поглядывая на мальчиков поверх пальцев, которыми он подпер голову, — это называется компенсаторная реакция психики. Исчезновение и возможная гибель друга стала для вас ударом. И психика, защищаясь, вызвала как бы ложные, но более приемлемые для вас воспоминания. Понимаете?