Читать книгу - "Океан - Альберто Васкес-Фигероа"

И так, прижавшись к отцу, она задремала, а за нею сон сморил и его, и ни один из них не мог сказать, сколько времени они проспали, грезя о больших стаканах с водой, о холодном пиве и о бурных реках, пока с каждой минутой нарастающий шум, в какой-то миг превратившийся в вой трубы ангела Апокалипсиса, не заставил их проснуться и закричать от ужаса.

Он оказался огромен. Неимоверно, немыслимо высокий, длинный и мощный. Он сиял миллионами огней, протянувшихся от носа до кормы, и надвигался со скоростью курьерского поезда, готовый раздавить маленькое суденышко, каковому по злой воле случилось оказаться на его пути.

Он шел прямо на баркас, и уклониться от столкновения было невозможно, а высоченный и острый форштевень был занесен словно карающий меч божий, который одним ударом покончит с лодкой и ее маленькой командой.

Они кричали что есть мочи, но крики их, заглушаемые грохотом судовых машин и шумом винтов, вязли в ночной мгле. Они с ужасом смотрели, как чудовище из стали и света наваливается на «Исла-де-Лобос», чтобы одним-единственным толчком отправить его в пучину. Однако в самый последний момент, то ли по капризу судьбы, то ли по воле деда Езекиеля, который слегка отвел руку рулевого, прекрасный корабль «Монголия» отклонился от курса вправо на один-единственный градус и прошел мимо в каких-то пятнадцати метрах.

Захваченный бешеным водоворотом, оставленным огромными винтами, баркас содрогнулся всем корпусом от носа до кормы, захватывая воду; его обшивка затрещала, в любую минуту готовая обнажить киль. Его бросало из стороны в сторону, от чего Марадентро крепко вцепились друг в друга, чтобы не вылететь в море. Баркас собрал все оставшиеся у него силы, чтобы в последний раз дать отпор пробудившемуся от глубокого сна океану, и, смертельно раненный, закачался на постепенно затихающей волне.

Это была его лебединая песня, и он это знал.

* * *

Немы и неподвижны, кто уходит в мир иной,

И парус, тенью прикрывая, охраняет их покой.

Стеная, плачет море под изогнутым килем,

Светило на рассвете курс им на «закат»

Прокладывает утренним лучом.

Теперь «Исла-де-Лобос» был мертв. Окончательно и бесповоротно. Он потерял способность бороться, когда винты «Монголии» разбудили океан и он, разозлившись, вспенил волны, захлестнувшие борта лодки. Хрупкое равновесие, которое до сих пор каким-то чудом удавалось удерживать баркасу, было нарушено.

После того как из его тела жестоко вырвали мачту, баркас превратился в агонизирующего буйвола, которого теперь нужно было добить, чтобы закончить наконец его мучения. От него беспрерывно отваливались доски, словно куски мяса от костей разлагающегося трупа, и никакая сила не могла уже вернуть его к жизни.

Как однажды сказал Абелай Пердомо, настроение баркаса, его чувства лучше всего передавались посредством руля. И вот теперь душа покинула старую лодку, и руль ее превратился всего лишь в деревянное колесо, которое уже не реагировало на команды.

В движении сломанного ствола дерева, ветки или пустой бутылки было теперь больше смысла, чем в движении «Исла-де-Лобос», давшего крен на левый борт и слегка притопившего нос.

Пердомо теперь пришлось спустить главную мачту, которая из помощницы превратилась во врага, угрожающего потопить останки баркаса. И эту мачту они изрубили и сожгли в печке, получив еще немного драгоценной пресной воды.

В трюмах уже не было щелей, которые можно было бы заткнуть изнутри или залатать снаружи, рискуя наткнуться на голодную акулу. На сей раз вода поступала через каждое соединение обшивки и даже текла ручьями сквозь проломленные доски.

Пассажиров мертвого баркаса, чей труп медленно тонул в море, охватило чувство обреченности. Они лежали на палубе, в тени одного из больших парусов, который растянули на обрубках мачт, и вновь и вновь задавали себе один и тот же вопрос: почему судьбе было угодно бросить их ночью на пути огромного корабля?

— Тремя часами раньше он бы нас увидел. Всего лишь три часа, и мы были бы спасены!

— Не думай больше об этом.

Аурелия повернулась в сторону Асдрубаля, произнесшего эту фразу.

— Почему? — спросила она. — Почему я не имею права проклясть судьбу хотя бы один раз в жизни?

— Потому что лишь еще больше расстроишься, а этим баркас назад не вернешь. Если бы не тот проклятый штиль, сейчас мы были бы уже в Америке.

— Нет такого права! Нет! Нет права, чтобы Господь так играл с нами. Какое преступление мы совершили?!

— Убили человека. Юношу. Почти мальчишку.

Аурелия строго и пристально посмотрела на сына.

— Я не согласна с твоими словами! — ответила она. — Я не считаю, что все наши беды — это наказание. Это несправедливо!

— Наверное, это все же справедливо… — Асдрубаль сделал паузу, а потом, не глядя в глаза матери, продолжил: — Позволь мне считать это все карой Господней, ибо если бы мы спаслись, то я бы решил, что искупил вину. — Он поднял голову и посмотрел на мать. — Не думаю, что кто-либо еще на земле заплатил столь дорого за то, что вышло случайно. — Он показал на брата, дремавшего в нескольких метрах от них. — Он в первую же ночь сказал мне, что та смерть касается не только меня. Что это проблема всей семьи. Так что же, он был прав?

Ответ пришел двумя днями позже, когда в полдень послышался крик. Подняв головы, они увидели в небе фрегата, который очерчивал круги над останками «Исла-де-Лобос». Внимательно разглядев дорадо, он наконец решил, что они для него слишком тяжелы, и, издав прощальный клекот, устремился на запад.

От нахлынувших эмоций никто из них поначалу и слова произнести не мог, и они лишь недоуменно переглядывались. А потом у всех на глазах появились слезы радости, так как любой человек моря с детства знал, что означает появление этой птицы.

Если она покинула свое гнездо поутру, а потом летала часа три, скорее всего не по прямой линии, то какое расстояние она могла преодолеть за это время?

Сколько времени она потратит на то, чтобы вернуться домой?

— Что тебе известно о фрегатах?

Себастьян, которому и был на самом деле задан этот вопрос, пожал плечами.

— Откуда я могу знать! — ответил он. — Думаю, что у них у всех разные привычки и возможности, оттого и расстояния они пролетают неодинаковые. Все будет зависеть от того, насколько в этих краях море богато рыбой. Ну и от времени года. Когда они мигрируют, то могут пролетать сотни миль.

— Когда они мигрируют, то делают это стаями, а не поодиночке. — Абелай Пердомо внимательно осмотрел поверхность воды, словно пытаясь отыскать на ней ответы на свои вопросы, но, так ничего и не найдя, тряхнул головой и взглянул на сына: — Могу поклясться, что бездна осталась позади. Пожалуйста, сын, определи наше местонахождение. Или я жалкий сухопутный червь, или мы находимся менее чем в шестидесяти милях от берега. И течение продолжает нас сносить туда.