Читать книгу - "Под розой - Мария Эрнестам"

Я вспомнила все, что мне пришлось выслушать от нее о себе: что я ни на что не гожусь, ничего из себя не представляю, что я полное ничтожество. Но она допустила жестокую ошибку, дав мне имя Ева. Потому что Ева значит «жизнь». Я подумала о Бритте и Джоне. Все кончено. Теперь я могу обрести мир и покой.

Еще через какое-то время я тепло оделась и пошла в гараж за лопатой и ломом. Ветер ударил мне в лицо, и у меня перехватило дыхание, но я знала, что должна сделать это. Вспомнив Бустера, я выбрала дальний угол сада, где было меньше всего камней. Там я начала копать промерзшую насквозь землю. Не знаю, сколько я копала, должно быть, несколько часов. Я не чувствовала холода, напротив, мне было так жарко, что, казалось, даже лед внутри меня начал таять. Я поблагодарила Бога за мягкую зиму, и когда яма была достаточно глубока и широка, вернулась в дом, где лежала мама. Она выглядела бледной. Кровь на виске застыла и была похожа на засушенную розу в гербарии, и когда я прикоснулась к ней, она была холодной. Бустер отправился на тот свет в старом мешке, но для мамы я отыскала специальный пакет для одежды. Он был красного цвета, на молнии и подходящей длины. Маме бы он понравился. Особенно молния.

Я засунула маму в мешок и поволокла в сад. Не знаю, откуда у меня взялись на это силы, наверное, мне помогала полная луна. Наконец, мне удалось дотащить тело до ямы и сбросить вниз, и я начала засыпать могилу. Закончив, я разровняла холмик. Теперь ничто не говорило о том, что здесь произошло. Земля, конечно, выглядела свежевскопанной, но об этом я решила подумать позже.

Я вернулась в дом, вытерла кровь с пола, вымыла статуэтку Девы Марии, радуясь, что она не пострадала, и поставила ее на место. Как всякая хорошая мать, она всегда была рядом со мной. Потом я подошла к маминой сумке. Открыла ее. Как всегда, туда были небрежно напиханы какие-то вещи, но еще оставалось место, так что я без труда засунула туда пальто и сапоги. Сумку я оттащила в гараж и спрятала под брезентом. Летом я устрою ей похороны в море. В море, где покоится мой настоящий отец. В море, где плавает Джон. В бездонном море, где киты возрождаются к новой жизни. И тут меня посетила мысль: человек испытывает угрызения совести не потому, что согрешил, а потому, что его в этом грехе уличили.

30 июля

Казалось, силы меня покинули, и я больше не смогу писать. Я убила маму и думала, что тоже умру. Когда прошлой ночью я облекала в слова все то, что сделала тогда, казалось, пришел мой час. Я умру. Но мое рациональное «я» помогло мне выжить тогда, оно же спасло меня и теперь. Я захлопнула дневник, легла в постель и проспала несколько часов подряд без сновидений — даже Пиковый Король мне не мешал. Да, я продолжаю называть его так, как звала все эти годы, хотя, наверное, должна была бы называть Симоном. Король Симон. Король жизни. Мой папа. Я не знаю, где он, но теперь у него хотя бы есть имя.

Я пыталась его разыскать. Через пару лет после того, как мама исчезла из моей жизни и розы выросли на ее могиле, я обратилась в полицию, но мне мало чем могли помочь. Имени и даты было недостаточно, чтобы найти информацию об исчезновении человека в море много лет назад. Я позвонила паре маминых друзей молодости, но никто из них не смог припомнить Симона. И я прекратила поиски. Время даст ответы на все вопросы. Если захочет. Или сам Пиковый Король. Так думала я тогда. Сейчас я знаю, что он не хотел давать мне ответ. Зато всегда был рядом. Все эти годы он жил в моих снах и фантазиях, но делал только то, что хотел. Он убаюкивал меня на ночь, как папа, ласкал, как любовник, когда у меня была такая потребность, но никогда не говорил о себе. Когда я пыталась надавить на него, он просто ускользал, уходил на дно, как те киты, о которых рассказывал мне, когда я была еще в материнской утробе.

Сегодня выдалось на редкость красивое утро. Едва я присела в саду с чашкой кофе и бутербродом, как в калитку, запыхавшись, вбежали Гудрун и Петра. Точнее, запыхалась одна Гудрун, пот лил с нее градом, длинные седые волосы торчали во все стороны, красные пухлые щеки придавали ей сходство с хомячком, которого мне так никогда и не купили. На ней были шорты, открывавшие толстые ноги с сеткой синих сосудов, и какая-то пестрая кофта, обтягивающая живот. Петра, напротив, выглядела свежей и бодрой в новом летнем платье лилового оттенка. Волосы у нее были красиво уложены, и ни следа герпеса на губах.

Я смотрела на старых подруг, и мне было немного грустно видеть, какими мы все стали. Наши мечты высохли среди страниц книги жизни, стали плоскими и бесцветными.

Свен ушел в деревню поговорить с Орном. Я предупредила его уже в который раз, чтобы не смел трогать мои розы. Кол так и торчит посреди кустов, и каждый раз, глядя на него, я вспоминаю о вампирах, которым втыкают осиновый кол прямо в сердце. Утром я сорвала несколько веток шиповника и поставила на стол в саду. Рухнув на стул, Гудрун поддалась искушению и зарылась лицом в душистый букет:

— Как тебе удается выращивать такие прекрасные розы, Ева? Как я ни стараюсь, мне с ними не везет. Сейчас на них напала тля, я ее и руками давлю, и мыльным раствором опрыскиваю, и хоть бы хны! Конечно, у меня нет ни сил, ни желания с ними все время разговаривать, как это делаешь ты. Кстати, прости, что мы явились без приглашения. У тебя не найдется чашечки кофе для незваных гостей?

— Конечно. Возьмите в кухне и сделайте себе бутерброды, — предложила я.

Гудрун тут же поспешила в дом, а Петра подошла к моим розам проверить, правду ли говорит Гудрун.

Я не могу рассказать подругам, почему мне так везет с розами. Какими бы капризными созданиями они не были, их все равно намного легче любить, чем маму. Тот, кто делает усилие, будет вознагражден сполна. Забота и любовь приносят свои плоды. Я вспоминаю мамин рот, наполненный розовыми лепестками. Там, где когда-то лежала она, теперь растут розы. Я смотрю на них словно сквозь призму времени. Мама меня не хотела, но теперь она всегда со мной. Когда ветер доносит до меня медовый аромат роз, я чувствую, что меня любят. Что мои труды не напрасны. Даже если стоили кому-то жизни.

Гудрун вернулась с огромной кружкой кофе и тарелкой, полной бутербродов, уже успев засунуть что-то себе в рот. Как всегда. Конечно, пекарни Берит больше нет, но хлеб, который Свен покупает в пекарне у Осы, тоже весьма неплох. Гудрун вздохнула:

— Не понимаю, почему я так голодна. Перед завтраком Сикстен сказал, что ему надо куда-то уехать, и у меня совершенно пропал аппетит. Не могу есть в одиночестве. — Она откусила кусок бутерброда, отпила кофе и откинулась на спинку кресла, глядя на солнце. — Наверное, в нашем возрасте уже вредно загорать, но мне на это наплевать. У вас тут так здорово. У нас же совершеннейший бардак. Сколько ни пытаюсь навести порядок дома и в саду, такое ощущение, что я просто перекладываю хлам с одного места на другое.

— Тебе удалось позаботиться об Ирен?

Рассказы Гудрун об уборке все равно что сказка о заколдованном горшке. Забудешь заклинание, и каша польется из него, заливая всю кухню. Но, видимо, имя Ирен оказалось тем самым заклинанием, способным остановить поток слов Гудрун. Пару дней назад Ирен перевели в новый дом престарелых, тот самый, обитателям которого так сочувствовал Свен и где работает Гудрун. Она занимается там тем, чем должен заниматься немногочисленный персонал Сундгордена: кормит стариков, помогает им принимать душ и вывозит на солнышко погреться, когда у нее есть время. Но пока что его не нашлось для Ирен. Видите ли, все произошло слишком быстро.