Читать книгу - "Про Клаву Иванову (сборник) - Владимир Чивилихин"

– Ты о чем это все, Родион?

– Пожары – сплошь, рубим – сплошь… Схватимся потом, а Сибирь вот такая, черная. Схватимся!..

– А что бы ты предложил?

– Для тушения-то? Почему бы армию не кинуть? Ох и закалочка была бы ребятам! А потом студентов… Только не все пойдут.

– Почему?

– Знаешь, есть холодные пожары, которые выжигают души… Такие пожары тоже надо бы кому-то тушить… А сюда звать не таких, кто себя хочет проверить, а кто твердо знает, что они крепкие парни… Нет, только крикни: «Горит Россия!..»

– Пойдут.

– Да что вы там мокнете-то? – послышался из палатки голос. – Давайте сюда, место найдется.

– У нас брезент, – отозвалась Пина, ожидая, когда в палатке снова заговорят, но там вдруг перешли на шепот.

– Не какая-нибудь там расфуфыра, – донеслось едва различимо.

– И Родион не такой. Он не станет тебе с ветки на ветку…

Пина покраснела, потому что поняла, о чем это они, а Родион вдруг сильно сжал ей руку.

– Что? – спросила Пина.

– Да так…

– А что – так? – улыбнулась она – ей почему-то хотелось шутить.

– Ну, все вот у нас с тобой… И на «ты» как-то незаметно перешли…

– А потом на «мы», – засмеялась Пина, и Родион тоже; неожиданно для себя он наклонился к ней, встретил ее посерьезневшие вдруг глаза, испуганные и покорные, и губы, и ничего на свете не осталось, кроме этих горячих губ и полуприкрытых, темных в отсвете костра глаз.

Скоро снова стали слышны голоса из палатки – там уже говорили о Гуцких.

– Платоныч никак не может залечить отечественные остатки.

– Раз на Девятое мая – мы на пожаре в тот день были – он мне сказал, за что получил первую Славу.

– А за что?

– Да ни за что, говорит. Ткнуло его в грудь, а он от миномета не ушел. Говорит, все равно уходить некуда было. А когда вручили Славу, долго удивлялся: «За что только людям ордена дают?!»

– Да-а-а… Сивый весь, а ведь моих лет…

Потом начался какой-то разнобойный разговор, и никак нельзя было уловить его стержня.

– Я людей из Москвы ни разу в жизни не видал. Ждешь, приедут вот, расскажут что-нибудь хорошее…

– А городским пожарным медали дают…

– Нет, я вертолет переношу без посторонних явлений.

– Вот когда я возчиком в сельпе работал…

– Считай, уже неделю я не употребляю – и живу!

– А говорят, лекарство такое есть, от водки. Слышь, Гриша? Принял его – и будто с души воротит от одного запаха…

Пине было неинтересно про водку. Она потянула за цепочку часы Родиона. По времени еще вроде рано, а день уже кончался в долине. Спустился с кручи Бирюзов. Пустой, промокший до нитки. Где-то вверху он нарезал ворох пучек, и Пина обрадовалась. Свежие дудки можно есть за милую душу. Надо только ободрать жесткую оболочку, а мясистая неясная трубочка идет хорошо. Родион взял немного пучек, а ворох Санька отнес в палатку. Оттуда закричали весело:

– С полем тебя, Саня!

– Хороша дичина!

– Жи-и-ирная, язви ее!

А потом кто-то там сказанул такое, что палатка заколыхалась от хохота, но у синевшего костра не расслышали слов, однако тоже заулыбались, и всем стало полегче.

– Не скажи! – снова послышалось из палатки. – Витамины все же в ней есть.

– Витамины, может, и есть, а кроме них, ничего.

– Это я, помню, первый раз встретился с витаминами…

– Давай-давай трави! – поощрил кто-то, и Пина тоже прислушалась.

– Взяли мы, помимо, Берлин и радуемся – живы! – начал дядя Федя неторопливо, с расстановками. – Ладно. Победа победой, а есть-пить надо. И вот дело к обеду. На фронте-то было хорошо, первой категории кормежка, а тут завезли горох. А он же веский, что твоя дробь. Ладно. Сварили суп-заболтуй. Ну, суп! Смотрим – видимость через него сквозная. Вызываем заместителя по тылу. Приходит. Пузо – во! Небось ноги свои видал разве что в зеркале. «В чем дело, товарищи солдаты?» Мы подаем ему котелок с его супом и чистую ложку. «Конечно, – говорит, – густоты тут нет, но вы, товарищи солдаты, должны учесть питательность». И понес! И белки там, и желтки, и особенно на витамины напирал. Что, думаем, за мина такая? Глядим – вода водой. Ну, поверили, съели. Так я первый раз с витаминами встретился и с тех пор думаю, что это слово какое-то обманное…

– А я понимаю так, что хорошие витамины – сала кусок, это я понимаю! – вставил кто-то.

– В сале нет витаминов, – донесся брюзгливый голос Евксентьевского.

– Да уж ты-то молчи! В сале нет витаминов! А зачем они ему нужны, а? Зачем?

Родион переглянулся с Бирюзовым, они снова засмеялись, и Пина их поддержала.

– Ну, как, Саня? – спросил Родион.

– Не соли нахлебавшись, – ответил Бирюзов устало. – Не стрёлил ни разу. Видно, распугало зверя.

– А помнишь прошлогоднего лося?

– Как же! Прямо через огонь сигал, дьявол…

– Да-а-а… Мы тебе там оставили варева. Согрей ему, Пина.

– Я сам, – поднялся Бирюзов. – Где котелок?

Завечерело, и развело немного тучи, остановило дождь.

У вершин далеких гольцов взбило белую пену, однако скоро там снова замутилось и долина стала темнеть. Санька, тихонько посвистывая, долго отогревался у костра. Уже в сумерках он выстирал на камнях портянки, высушил их и переобулся. Он делал все-это, не глядя на Родиона и Пину, которые сидели близко друг к другу и руки сплели. То и дело кто-нибудь из троих подымал голову, шарил глазами вверху, но там была непроглядная темень и оттуда заносило прохладным воздухом. Вечный лед его холодил вверху, что ли?

Звезд они так и не дождались, решили укладываться. В палатке еще не спали, переговаривались меж собой негромкими голосами. Друзья влезли туда, в темноту, по сон не шел.

– Значит, не вышел помер, Саня? – спросил кто-то. – С охотой-то?..

– Нет ничего, – ответил Бирюзов и скоро засопел.

В палатке молчали, но Пине было ясно, что все думают об одном.

– Косулю бы взять неплохо, – послышался мечтательный голос. – Да соли ей на хвост не насыплешь…

– И мишка, видать, тоже ушел от дымов далеко.

– По весне, правда, он постный.

– Не скажи!

– Чего не скажи-то?

– Уж я-то его близко знаю! Из берлоги он вылазит жирный да вкусный. Тут его и брать. Осенью на нем мяса куда тебе, однако орехом кедровым отдает, особо в окостке. Ну, гольный орех! А как ложиться ему, он траву какую-то ест, весь очищается и по весне ничем не пахнет. Не-ет. Я уж его близко…